кружку и пряча ее за открытой дверью, но более грубым озорством, не говоря уже о кражах, никогда не обижали.
Теперь на месте керосиновой лавки высилась груда обгорелого кирпича, торчали искореженные железные перекрытия, а сам Цуцик сгинул бесследно. Правда, ребята вроде слышали от кого-то, что продавца будто бы не убило, когда немецкий снаряд разворотил лавку. Но и дома, дескать, старик с тех пор не живет, а почему-то скрывается за городом, в наполовину заваленных мусором, заросших кустами волчьих ягод, жасмина и бузины глухих оврагах.
Иван и Славка повернули на бывшую улицу Щорса, где сохранилось двухэтажное здание школы, в которой они прежде учились. Ребята мимоходом оглядели ее поклеванный пулями, в рытвинах и щербинах, рябой фасад. Стекла во втором этаже были высажены вместе с рамами, и пустые окна зияли черно, хотя внизу какие-то доброхоты аккуратно залатали дыры фанерой, которую пацаны уже соответственно расписали и разрисовали углем.
Можно было бы, конечно, забежать на минутку в школу, пошарить в учительской, в классах, только чего же там нынче найдешь? Обрывки учебников, классных журналов, битые колбочки, растоптанные пробирки, всякое стеклянное крошево, сухие чернильницы-непроливашки, ну и — понятное дело! — две-три закаменевшие кучки на полу посередке… Нет уж, бог с ней, с этой школой!..
Вдоль улицы, до самого костела растянулись приткнувшиеся к обочинам немецкие грузовики с прицепленными пушками в чехлах, у которых суетились солдаты. И тут ребятам тоже ничего не светило. Колонна, видать, стояла уже давненько, и немцы, разумеется, были ученые.
Это еще попервости они бросали все в настежь открытых кабинах — и консервы, и сигареты, и хлеб, — а сами отлучались от машин либо по нужде, либо просто беспечно прохаживались в сторонке, наигрывая на губных гармошках. Однако детдомовские умельцы быстро приучили — избалованных, должно быть, по разным Европам всеобщей покорностью и страхом — немецких вояк к тому, что здесь этого делать никак не следует. Ну, а уж коли приспичило тебе отойти от машины, захотелось размяться да на гармошке своей поиграть, то сперва убирай с глаз долой все съестное, курево и прочее плохо лежащее барахло, запирай покрепче кабину или выставляй неусыпный круглосуточный караул…
За костелом — через парк — находилась городская больница. Поверху высокого дощатого забора ее была теперь протянута наращенная в несколько рядов и завернутая козырьком внутрь колючая проволока. По углам огорожи поднимались скворечниками смотровые вышки с прожекторами, а возле ворот топали сапогами угрюмые часовые в касках.
По городу сначала прополз слух, будто немцы захватили тут много раненых красноармейцев и потому перевели больницу на положение госпиталя для военнопленных. Потом вроде бы раненых куда-то вывезли, и что скрывалось сейчас за тем сплошным забором — этого не знал никто.
Люди на всякий случай держались подальше от бывшей больницы. И Славка с Иваном не стали зря глазеть на мерно вышагивающих часовых, а едва ли не рысью ударились по противоположному тротуару…
Ребята перевели дух только перед самой торговой площадью, где сегодня не было ни души. То ли день выдался небазарный, то ли еще по какой причине, но ларьки были закрыты, и даже в семечных да молочных рядах — хоть шаром покати.
Однако мальчишек это обстоятельство не слишком и огорчило. Ну, нету базара сегодня — завтра, глядишь, соберется. Подумаешь, делов-то!..
Они прошмыгнули мимо плетеных мусорных коробов, доверху набитых всевозможным гнильем, которое словно бы шевелилось и глухо гудело от снующих там, под откинутыми крышками, зеленоватых мух, и оказались на тихой улочке. Вдалеке она впадала в другую такую же улочку, а уже за ней все пространство сплошь заросло садами, и сады эти незаметно сливались с прибрежными левадами, где густо кустились ивняки. По краям левад и в длинных прогалинах между ивняками виднелись капустные грядки.
Еще прошлой осенью среди ребят считалось чуть ли не подвигом тайком от воспитателей сбегать сюда, в левады, чтобы надергать из холодной, покрытой осклизлыми синеватыми капустными листьями влажной земли пяток-другой не под самое некуда подрубленных кочерыжек. Хороня добычу за пазухами, ребятня контрабандно доставляла в спальни топорщившиеся усами кочерыжки, где их скоблили осколками стекла, очищали зубами, и эта водянистая, морозно хрупающая во рту, волокнистая и горьковатая кочерыжечная сердцевина казалась тогда счастливым пацанам слаще любых конфет и пряников…
А за левадами, за извилистой речкой, на том берегу сгущалась полоска леса. Однажды, ранней весной, кто-то сболтнул на базаре, что будто бы ночью по вздутому уже и рыхлому льду перебралась на городскую сторону и обосновалась в левадах стая волков.
Смирные жители тихих улочек по вечерам перестали выходить из домов. Но едва только жуткая эта весть достигла мальчишеских спален, чуть ли не весь детский дом помчался ловить незадачливых тех волков. Объятые охотничьим азартом, ребята ломились напрямую по садам, прыгали через изгороди и скатывались к не вскрывшейся еще речке со свистом, криками, диким раскатистым гоготом, а не на шутку уже перепуганные жители льнули к окнам, высовывались из приоткрытых дверей и форточек, чтобы хоть одним глазком поглядеть — откуда и что за орда такая оголтелая обрушилась на город?..
Пара отощавших на скудных лесных харчишках волков… Необузданная орава взъерошенной детдомовской пацанвы… Да неужто же это были те самые непоправимые напасти и страшные беды, коих следовало так пугаться вконец ошалевшим обитателям тихих, окраинных улочек?!.
Но ведь были эти нелепые слухи о волках, были страхи перед «приютской голотой» — все было. И люди здесь жили. Быть может, не столь уж приметные люди. Не так чтобы очень уж передовые, а правильнее сказать, безнадежно отставшие даже от не слишком кипучей городской жизни, однако все-таки жили. А сейчас — ни души…
Пусто на улицах, и в домах пусто. Даже в тех, что каким-то чудом уцелели от снарядов и мин, на которые почему-то тут особенно не поскупились подступавшие к городу немцы. Возможно, они полагали, что именно в непролазной зелени здешних садов как раз и находятся главные наши укрепления, штабы и сосредоточены хитро замаскированные войска? А может, просто из озорства палили они по садам и левадам или снаряды у них были лишние? Кто же их поймет — на то они и немцы…
Но, захватив город и не обнаружив в погубленных вишенниках ни войск, ни укреплений, немецкие солдаты тем не менее выгнали всех жителей из домов, сноровисто разворотили кладовки, очистили погреба, и стало еще тише на окраинных улочках — мертво…
И, ощутив внезапно на себе эту мертвую, давящую на сердце тишину, Иван и Славка, не сговариваясь, пошли осторожнее, словно бы крадучись, и прижимаясь к обломанным палисадникам.
Каждое мгновение, при малейшей опасности, ребята были готовы «сквозануть»
