поет! Да и поет ли он? Он, как гипнотизер, подчинил себе зрительный зал, подчинил своей мысли…” И я невольно вспомнил концерт Федора Ивановича Шаляпина в Бухаресте перед отъездом в Югославию. Там было всё то же: в каждой песне, каждом романсе – свое решение, своя судьба.
Я долго сидел на скамейке на Калемегдане (старая турецкая крепость) и смотрел на воды Дуная, а перед глазами стоял Морфесси. Только под утро я вернулся к себе в гостиницу. То ли утренний воздух, то ли твердо принятое решение, – но я успокоился и заснул крепким сном. А вечером перед выступлением пересмотрел свой репертуар, всё переделал, вспоминая слова своего учителя.
Вечером после выступления в “Казбеке” меня опять что-то потянуло на Балканскую, и я отправился туда. Пошел один. Морфесси, вероятно, только что спел и сидел в нише, рядом с оркестром. Выступал я в “Казбеке” в русской рубашке, в сапогах и поддевке, а идя на Балканскую, надел фрак.
Как-то неуклюже, как мне показалось, я подошел к нише, остановился. Морфесси с удивлением посмотрел на меня, поднял бровь, слегка улыбнулся и спросил:
“Вы мне что-то хотите сказать?” Я представился, сказав, что я Сокольский, новый певец в “Казбеке”, что приехал из Румынии, хотя моя родина – Латвия.
Морфесси встал, протянул мне руки, крепко пожал мои, и глаза его засветились.
Он сказал: “Сокольский? Как же, как же, слыхал. А знаете что? Ведь вы своими “Блинами” весь Белград положили на лопатки! О “Блинах” только все и говорят. Ведь сейчас-то масленица!” (“Блины” – песня из моего репертуара, слова и музыка Марка Марьяновского). А ведь я Вас точно таким и представлял. Садитесь”. – “Ну, раз вы заговорили о блинах, – ответил я, – давайте поужинаем вместе”. – “С удовольствием! – отозвался на мое приглашение Морфесси. – Повар у нас прекрасный”.
Я подозвал метрдотеля, заказал ужин, конечно, с блинами, и дюжину шампанского (у нас было принято, когда друзья встречаются, то заказывать не бутылку шампанского, а дюжину или полдюжины, а сколько выпьешь, не имело значения). Морфесси улыбнулся, как-то зажмурился и сказал: “А мне говорили, что вы русский человек”…
Я ответил, что хоть я из Латвии, из Риги, но по национальности русский.
“Так какой же русский ужинает с шампанским! – возразил Морфесси. – Если уж нужно выпить, то только водочку, только русскую водочку!” Я, конечно же, согласился, переиграл заказ с ужином, и мы с ним просидели, болтая, вспоминая наших общих знакомых, далеко за полночь. Мне, конечно же, льстило, что я познакомился с такой знаменитостью, но и он с каким-то дружелюбием, особой заинтересованностью отнесся ко мне, всячески показывая при этом свое ко мне расположение. Домой пошли вместе.
Почти рядом с “Казбеком”, на улице Крале Милана, находилось кафе некоего Божи Божича, открытое всю ночь. Там обычно собирались после выступления артисты кабаре и даже театров и радио. По моей просьбе туда стал приходить и Юрий Морфесси. Он был весельчак по натуре и вскоре стал душой нашего общества. На каждый случай у него был анекдот, и мы просто поражались, откуда они у него брались… Конечно, присутствовали и представительницы прекрасного пола, которых по долгу вежливости мы, мужчины, должны были провожать домой, но Морфесси категорически заявлял: “Соколенок (так он стал меня называть), пойдем со мной. И вот, когда я провожал его, в нашем разговоре, как заведенная пластинка, звучала одна и та же тема: “Соколеночек, милый! Сам не понимаю, как это я мог оставить Россию. Ты понимаешь, это было в Одессе, ведь я одессит… Кругом паника, хаос, все мечутся, куда-то бегут. Я тоже собрал чемодан, вышел на улицу. Все бежали в порт, пошел и я. А там толпа. Все штурмуют пароход.
Подхватило и меня, и я сам не знаю, как очутился на пароходе. Потом Болгария, Париж, стал выступать в ночных кабаре, обзавелся квартирой и вот теперь кочую по Европе. Ты знаешь, тяжело! Вот я пою русские песни, романсы, но уже начинаю чувствовать, что делаю что-то не то. Начинаю чувствовать, что теряю обаяние, аромат русской песни. Кругом незнакомые, чужие морды (именно так он и выразился), ничто не вдохновляет. Не может русский артист творить, будучи оторванным от своей родины. Он как бы без корня, не питается соком родной земли и поэтому душевно пуст. Вот так и со мной. Мельчаю. Вот ты, окончив свои выступления, поедешь домой, на родину, в свою Ригу, а у меня дома нет. Есть только квартира в Париже. Ты счастливчик, Соколенок!”
И я его понимал. Это был крик души. Смотрю я на него и в свете утреннего рассвета вижу его серое, с влажными глазами лицо. Какое-то беспомощное…
Да, ты не только неповторимый певец, но, хотя и эмигрант, – великий русский гражданин. Именно русский, несший знамя русского искусства, знакомя с этим искусством иностранную публику, как многие русские артисты, с которыми мне приходилось встречаться за границей.
…Мне предложили хороший контракт в Хорватии, там же, в Югославии, в городе Загреб. Морфесси часто приезжал ко мне в гости. Когда он приехал в первый раз, я все думал, каким образом оригинальнее его встретить и показать Загреб. На извозчике? Это просто и неинтересно. На автомобиле? Тоже не то.
И случай все-таки представился.
Когда мы с Морфесси вышли на улицу вместе с местным певцом Александром Адамовичем и моей подругой Ирочкой Пенчальской, мы увидели: какой-то хорват вез в тарантасе, запряженном парой коней, воз дров. Я спросил, сколько стоят дрова, и он ответил, что 200 динаров. Я заплатил и просил здесь же на улице выгрузить дрова. И вот мы сели всей компанией в тарантас, я взял вожжи, хлестнул лошадей, и мы поехали осматривать город. У меня сохранились фотографии этой поездки, о которой знал весь Загреб.
Сокольский и Морфесси в Загребе
Я хочу описать еще один эпизод, говорящий о том, с каким вниманием и лбовью Морфесси относился к русской песне.
Однажды он позвонил мне и сказал, что приехала его жена Ада Морелли из Парижа и что он хочет познакомить меня с ней и вместе провести вечер…
Уже было поздно, гости в “Тушканце” почти разошлись. И тут вдруг прибежал швейцар, стоявший у нижних дверей, и почти закричал: “Юрий Спиридонович приехали!” Через несколько минут в дверях показался Морфесси под руку со своей женой. Он вообще имел привычку, входя в помещение, на мгновение как бы застыть на пороге двери, дескать, смотрите, я появился…
Я подошел к нему навстречу, был представлен
