Джуна свирепела и обещала насадить наши сердца на ветку одного дерева: львица стыдила во мне братские чувства и взвывала к клинку, а потом вкусила упоение в скорой встрече Яна и Стеллы (я выслал приглашение).
Аполло и Полина оплакивали расторгнутые обстоятельством сердца: они одинаково жалели и живого, и мёртвую.
Феб промолчал: он видел во мне рвение к мести и поддерживал месть, он видел во мне успокоение и успокаивался сам.
Отец и мать в безмолвии согласились.
К указанной дате и указанному часу подъехал Хозяин Монастыря. Он вздел на себя лучший из имеющихся костюмов и с трудом уложил курчавые волосы. Выбравшись из машины, с волнением теребил ворот рубахи и сам с собой повторял какую-то речь; всё оказалось напрасным, когда взгляд его врезался в траур дома Солнца. Он ничего не спросил. Увидел чёрные одеяния и множество собранных цветов – волнение заволокло светлый ум. Он взбежал на крыльцо и, отталкивая чужие взгляды и плечи, пересёк холл. На заднем дворе, на поросшем вьюном пятаке, они, наконец, встретились.
Небожитель задрожал, тело обмякло. Я придержал приятельское плечо и велел ступать ближе. Глаза – видел в них истинный страх: однажды и единожды – въелись в безжизненный лик. Он пробормотал её имя и, растолкав встречающихся по пути, рухнул к простыням и лежащей.
– Оттащи его, огонь готов, – просил Феб.
– Возведи для него следующий, – рычала Джуна.
С криком горящих ветвей закричал и наш гость. Я отвёл его – попытался, – то было необходимо. Но Хозяин Монастыря отказался верить, что тело Стеллы – теперь лишь тело. Ничего из себя не представляющее, покуда души – наши – не уберегли девичью.
Джуна проглотила слёзы, однако те осмелились проступить на фарфоровом остром лице, усмехнулась и, поймав мой полный раскаяния в содеянном взгляд, бросилась на грудь. Хотела взрыдать и попрекнуть нас самих – я велел успокоиться и обсудить всё после. Интонация высушила влагу на женском лице и вернула румянец. Хамелеон, змея, как быстро она сбрасывала былое обличье.
Хозяин Монастыря кинулся к Стелле и, припав перед ней на колени, взмолился: просил прощения, раскаивался, клялся в давно позабытых людьми чувствах и уговаривал вернуться.
Аполло и Полина, стоявшие всех ближе к огню, утаили взгляды друг в друге. Феб отвлёкся на родителей, что глушили горе в подаваемых слугами напитках. И слуги – вот так сюр – двигались с подносами и слезами.
Ян поравнялся с семьёй. И – ничего не чувствуя, ничего не говоря, никуда не глядя – ожидал. Лицо его выдавало человека далёкого от всех нас и всех мест на свете: мыслями он сгрёб своё тело с поверхности Земли. Огонь – огнище – обдал жаром его спелую душу, и та перегнила подобно убитому солнцем плоду. Вдруг Хозяин Монастыря вновь бросился к Стелле. Безумный влетел в кострище и лицом прижался к смываемому сажей лицу. Вытащили силой – едва; и бросили под куст репейника неподалёку, позволив захлёбываться слезами и проклятиями, идущими по ветру – вровень с танцующим пеплом. Наполовину стёкшее лицо вовек осталось памятью негласных истин.
– Ты чудовище, – сказал Хозяин Монастыря – под вечер – и рухнул за обеденный стол. – Ты пригласил меня на похороны, а я думал, что иду на свидание.
– Ты чудовище, – ответил я. – Ты погубил её.
Таковы были последние слова, которыми мы обменялись и после которых пропали из жизней друг друга на сколько-то лет: траур шёл долго (а сердечный отличителен по времени от общепринятого, заветного), пока работа не связала нас вновь. Но то уже совсем другая история с явившимися друг другу оскаленными и злыми существами.
После кремации прах сестры поместили в разлагающийся контейнер с черенком инжира – спустя время контейнер этот дал питание корням, и Стелла – взаправду – зацвела в семейном саду. Такова традиция клана Солнца. Там же – в семейном саду – похоронены иные.
И в объятиях Луны я смотрел на них, а они смотрели на нас, одобрительно перебирая ветвями. Я долго опасался гулять меж родичами: до момента, пока молодая жена не утянула нас в дальнюю часть сада, расписывая красоту произрастающих там деревьев и цветов.
– Они были высажены с особой любовью, – отвечал я и касался колыхающихся на ветру бутонов лилий, трициртисов, орхидей и прочих.
Луна, подмяв подол жёлтого платья, усаживалась на лужайке и внимала окружающему. Что-то (незримая воочию сила) ограничивало её от лишних бесед и действий в этой части сада: девушка приветливо взирала на растения и спокойно проводила с ними добрые часы. Мне хотелось верить, что они общаются друг с другом: что избранница сердца пришлась по душе даже придирчивым сёстрам и равнодушным братьям. И что вся семья в эти моменты была в сборе.
А потерял их я так же глупо, как едва не сгинул сам.
Меня спасла вовремя свершившаяся месть (оказывается, у мести тоже должны быть свои часы). Случилось, что между домом Солнца и Монастырем вновь разразился суровый конфликт. И вновь послом для решения дел выступил я.
Одна из сестёр была похищена и явлена на продажу, за нашими спинами стали разгуливать презрительные сплетни, а работа снизошла на нет. Некто бессовестно сдвигал нас с лидирующих позиций и продолжаться так не могло. Доброе имя следовало не только однажды заслужить, но и своевременно отстоять.
И потому я влетел в монастырский кабинет с недовольным лицом и наставленным револьвером.
– Опять ты пытаешься убить меня, не разобравшись? – воскликнул Хозяин Монастыря. – Сколько можно?
Я нажал на спусковой крючок. Глухо. Чёрт бы тебя.
– Серьёзно? Ты выстрелил? – возмутился Хозяин Монастыря, глубоко вдохнул, вздёрнул плечами и переборол эмоции. – Брат мой, Бог Солнца, чем обязан визиту? И умеешь же ты объявляться.
– У тебя есть шанс объясниться. Сами боги, – усмехнулся я, – настояли на том.
Прошёл к кабинетному столу и ударил револьвером поверх распахнутых бумаг. Дела Монастыря обождут…
– Можно наглый вопрос? – уточнил Ян. – Для начала.
– А когда были не такие?
– Почему ты не проверил барабан в револьвере?
Мальчишка достал из-под стола два стакана и бутыль, откупорил и разлил.
– Утром он был полон.
– О, это другая загадка.
– Скорее вопрос к братьям.
– Они любят выпускать пар?
– Они любят играть в фаталистов и рулетку.
Хозяин Монастыря вновь выдохнул.
– Никогда бы не подумал… Ну что ж. Кажется, все разы победа была за ними.
И рассмеялся. Не рассмеялся я.
– Согласен, так себе, – хмыкнул Ян и протянул стакан с бордовым пойлом.
– Вино? Это свидание или к нам придёт девушка?
– Остальное закончилось.
– По твоему лицу видно, что ты пьёшь как проклятущий.
– А по твоему, что ты так и не научился расслабляться.
