— Что ты подразумеваешь под «контачим»?
— Клянусь, ты пьян. — Бида перевел взгляд на женщину, которая с любопытством смотрела на него, и подмигнул ей — она смущенно отвернулась. — О Господи, туристы, — сказал он. — Совсем испоганили Дезер-д'Ор. Зенлии надоел Нью-Йорк, и я обещал ей, что тут будет где разгуляться. «На солнышке?» — спросила она. — И Бида захихикал. — Послушай, Чарли, ты же знаешь: мы всегда сечем вкусы друг друга. Я довольно хорошо представляю себе, что такое Илена. Есть в ней этакая грубоватая замкнутость, немного блуда и масса энергии. Я прав?
Можно было подумать, что они рассуждают о местном крестьянском вине.
— Ты не вполне прав, — сказал Айтел, — у Илены есть нечто большее, чем энергия. — Он и сам не знал, защищает ли ее или говорит как школьник. — Жизнь — сложная штука, — пришло ему в голову сказать.
— Нечто большее, чем энергия, — повторил за ним Бида. — Она знает, верно, Чарли? — спросил он, и сам ответил: — Да, вот теперь все стало на свое место. Она очень чувствительная. — Он рассмеялся. — Говорю тебе, Чарли, нам надо собраться. После такого испытания мы все будем куда больше знать.
«Перестань двигать вперед науку», — хотелось сказать Айтелу, но он не решился. Пользуясь тем, что пьян, он лишь загадочно улыбнулся Биде.
— Знаешь, Дон, — растягивая слова, произнес он, — в каждом гурмане сидит нераскрывшийся философ.
— Ха-ха-ха. Как говорит Муншин, я люблю тебя.
Поскольку Бида продолжал, осклабясь, смотреть на него, Айтел наконец произнес:
— Илена — человечек сложный.
— Что ты хочешь этим сказать? — Бида обвел взглядом комнату. — Я не знаю ни одного человека, который не был бы сложным. Почему бы нам не смыться отсюда и не поехать ко мне? — Поскольку Айтел молчал, Бида стал подсчитывать. — Нас четверо, — сказал он, — ты, я, Зенлия и Илена, затем Мэрион с парочкой из своего выводка — ты их тут видел? Одна очень славненькая — только Мэрион способен привести девчонку по вызову к Доротее на вечеринку, — затем я подумал о Лулу и о каких-нибудь юнцах, которых я могу пригласить. Я с удовольствием предложил бы поехать и Доротее — она стала такой респектабельной.
— Доротея не поедет.
— А как насчет Лулу?
— Нет, Лулу даст тебе от ворот поворот, — сказал Айтел, стараясь выиграть время.
— Ты уверен?
— Она не любит такие вещи, — сказал Айтел.
— Ну, в таком случае поедут остальные.
Айтел начал выбираться из угла.
— Не сегодня, Дон, — сказал он, — право, не получится.
— Чарли!
Какое оправдание придумать?
— Дон, тебе придется меня извинить, — запинаясь, произнес он, — но мне сегодня нездоровится.
Бида внимательно на него посмотрел с насмешливым огоньком в глазах.
— Ты хочешь, чтобы мы вчетвером встретились в другой вечер?
У Айтела в кармане лежала визитная карточка, которую он все время крутил. «Чья это?» — думал он, потом вспомнил. Это была карточка конгрессмена Крейна.
— Не знаю, едва ли, — сказал Айтел. — Если передумаю, позвоню.
— Я сам позвоню тебе, — подчеркнуто произнес Бида, и они расстались.
В верхней ванной Айтела вырвало, и голова сразу, как бывает в таких случаях, прояснилась. Все обрело свои пропорции и отдалилось. «Хочу ли я в самом деле сказать Крейну „нет“?» — подумал Айтел, его снова вырвало, и он мысленно добавил: «Почему мозг у меня так хорошо работает, когда я слишком пьян и не могу делать то, что он подсказывает?»
Спустившись вниз, Айтел проложил себе путь к бару и, прежде чем выпить, проглотил таблетку аспирина. С ним заговорил мелкий бизнесмен из Чикаго по имени мистер Консолидой: ему хотелось узнать, сколько может стоить документальный фильм о его предприятии. Речь идет о производстве йогурта, пояснил мистер Консолидой.
— Я хочу, чтоб это было дешево, но достойно.
— Так и должно быть, — сказал Айтел и налил себе еще выпить. Все было сплошным идиотизмом, абсолютно все. — Вы не чувствуете, от меня не пахнет блевотиной? — с мрачным видом спросил он.
Позади что-то знакомо зашуршало, и Лулу поцеловала его в щеку.
— Чарли, я весь вечер ищу тебя. Это же замечательно, что Крейн проявил к тебе такой интерес!
Айтел кивнул, а мистер Консолидой откланялся.
— Мой друг, — произнес он, обращаясь к Айтелу с гордостью царедворца, выучившего фразу на чужом языке, — оставляю вас ухаживать за вашей куколкой.
— Кто это? — спросила Лулу.
— Человек, который хочет, чтобы я был режиссером эпической картины с бюджетом в два миллиона.
— Чарли, как я за тебя рада. А что он тебе предлагает?
— Полкуска.
Лулу искоса на него посмотрела и рассмеялась.
— Ну ты меня и провел, — сказала она и положила руку ему на плечо. — Чарли, ты сегодня в настроении кое-что послушать? — И не дав ему ответить, продолжила: — У меня такое чувство, что ты единственный, кто способен понять, каково мне сейчас.
— Почему именно я?
— Потому, Чарлз, что я в свое время была сильно в тебя влюблена. И ты причинил мне боль. А я всегда считала, что тот, кто причиняет боль, лучше всего понимает тебя.
Он до того напился, что, кажется, уже ничто не могло помочь. Лишний глоток виски едва ли мог иметь какое-либо значение — все равно будет кружиться голова, он будет чувствовать себя подавленным и его будет мутить.
— Да Лулу, я тоже так считаю, — сказал он. Сейчас, казалось ему, он может говорить что угодно.
— Мы были идиотами, верно?
— Идиотами.
— А знаешь, я снова влюбилась.
— В Тони Тэннера?
Она кивнула.
— По-моему, на этот раз влюбилась по-настоящему. — Он молчал, и она продолжила: — Все против нас. И только я понимаю определенные черты в характере Тони.
— Какой замечательный способ описывать того, кого любишь.
— Я серьезно, Чарлз. У Тони огромный потенциал. По натуре он куда чувствительнее, чем кажется, и мне нравится такое сочетание качеств в мужчине.
— Сочетание каких же качеств?
— Ну, грубости и чувствительности. Эти два качества забавно сочетаются в Тони. Если я его немного отшлифую, он станет очень интересным человеком. Уж ты-то должен понять, — сказала она.
— Но когда же все это произошло?
— В последние десять дней, — сказала Лулу. — Кстати, с самого начала это был праздник. Тони — ходячая энциклопедия. И знаешь, самое забавное, что сначала он мне даже не нравился.
Вокруг них толпились люди, и от шума вечеринки гудело в ушах. Айтела восхищало то, как они с Лулу действовали в унисон. Оба кивали друзьям с таким видом, что никто не прерывал их беседы.
