Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Мне не давали ни умереть, ни потерять сознание надолго, раз за разом вытягивая из милосердного небытия, чтобы задавать вопросы.
Спрашивающие менялись… Фильский уехал, но Гришка с Мишкой остались. И Никита. И другие, которых я смутно помнил по прежней жизни, когда еще не был врагом.
Мучительно.
Нелепо, но я их понимал, и их внезапную ко мне ненависть, которая лишь прикрывала страх. Любой мог оказаться на моем месте, а они не хотели… и я тоже…
Поздно. Пятно света на потолке, пятна крови на полу… на собственную кровь смотреть странно… черной кажется… и горькой.
Почему я сопротивляюсь? Всего-то и надо, что ответить на их вопросы так, как им хочется… я знаю правила… я держусь за собственную правду… я не хочу брать на себя еще и этот грех.
Сегодня допрашивает Никита. С ним легче, чем с остальными, тоже старается, но не так остервенело.
Лучше бы пристрелил, как того пса… все равно сдохну, так чего тянуть. А пол холодный, встать надо, но сил осталось лишь на то, чтобы свернуться клубком.
– Что ж ты наделал, сволочь белогвардейская? – Никита присел рядом. – Зачем, а? Зачем молчишь, я тебя спрашиваю?
Его сапог вписался в ребра. Больно. И кашлять больно. А во рту горько и зубов не хватает, перед носом лужа крови… и рвота… снова рвет… отползти бы, руками в пол и в сторону. Встать, сначала на четвереньки, потом на колени. Кружится все… кружится… плывет… у Никиты синие глаза… у Оксаны синие глаза… и небо синее, а потолок белый… в красных пятнышках.
Комаров били. И меня тоже.
Больно.
– Вставай, – Озерцов помог подняться и усадил на стул. – Что ж ты придумал, а, Сергей? Ну зачем ты это со мной делаешь?
– Что… делаю? – рот онемел, и звуки корявые выходят, но Никита понимает.
– Упрямишься зачем? Запираешься зачем? Вредителей жалел, а теперь и сам вредитель… и я тоже буду, если признание не выбью… я не хочу тебя бить, Сергей Аполлоныч. Мне больно от этого, мне противно, сам себя ненавижу.
А мне все равно… сидеть бы на стуле, вот так, целую вечность, и чтобы кружение стихло, а спинка упиралась в лопатки… и если дышать медленно, то и ребра не сильно беспокоят.
– На вот, выпей, – Озерцов сунул в руку стакан, а пальцы не держат… наверное, сломали. Жаль, почерк теперь испортится.
– Пей давай, Сереженька, пей, – Никита сам держит, сам поит, а вода соленая, невкусная, но глотаю, хоть и не хочу воды. Ничего не хочу, разве что покою.
– Признайся, а? Ну я сам все напишу, а ты только подпись поставишь и на трибунале тоже покаешься… лагеря – не расстрел.
Я отказался. В очередной раз отказался. Я не стану каяться, ибо не виновен. Я не стану обвинять других людей. Я хочу использовать этот шанс и вновь стать человеком. Почему он не понимает?
– Подумай, Сергей Аполлонович, – руки Никиты дрожат, а вода в стакане отчего-то розовая, такой не бывает.
– Значит, нет?
Нет.
Бьет не по мне – по стулу, ногой, опрокидывая на пол… сапоги кованые, я сам к сапожнику носил… блестящие гвоздики на подошве… и каблуком на руку, на пальцы, проворачивая. Кажется, кричу… Господи, за что ты меня?
За равнодушие. Только сейчас начинаю понимать, насколько виноват. И уходить вот так, без искупления и прощения, страшно, не уходить – больно. Но чего они от меня хотят? Почему не оставят в покое? Почему не позволят просто умереть?
Прихожу в сознание резко, мучительно, с кашлем и болью во всем теле. По небу плывут белые круги… это не небо – потолок… а круги – след от свечей. Лежать, не шевелиться, не открывать глаза, выманить обманом несколько минут покоя… еще одного допроса не выдержу, признаюсь.
– За что ты так со мной, а? – прикосновение к волосам, до того осторожное и ласковое, что в первую минуту кажется, будто я все-таки сошел с ума.
– Я ведь не хотел, я ведь взаправду не хотел, – Никитин голос неправдоподобно тих. – Ты заставил… они и ты меня заставили… почему не признался сразу?
Никита плакал, я никогда прежде не видел, чтобы он плакал. Наверное, чудится… наверное, я еще не пришел в сознание… и боль тоже чудится… и пятна-тени на потолке… и слезы эти.
– Ты лежи, лежи… еще немного времени есть, – говорит Озерцов, и слова эти дополняют картину охватившего меня безумия.
Не страшно. Больно только… и дышать нечем.
Моя голова у него на коленях, его руки поддерживают, его руки подносят флягу со спиртом и вытирают кровь. Невозможно.
До чего странное безумие, до чего мучительное, скорей бы смерть.
Закрываю глаза, и свет исчезает. В темноте одиноко и легко заблудиться, я плыву, я оплываю свечным воском, я скоро исчезну.
– Помнишь, ты говорил, что должников прощать надо? – Никита здесь, рядом, в темноте. Не отпускает. – Ты ведь простишь меня? Остальные безразличны, твари тупые, даже не зверье – скот, а ты…
Я – человек. Хочу сказать, а не выходит, темнота давит на грудь, прячет слова.
– Прости меня, слышишь? Слышишь, ты?! – снова боль, пощечины, по губам, по носу.
Никита хочет, чтобы я открыл глаза.
– Лежи, Сергей Аполлоныч, лежи… – Никитин голос срывается с крика на шепот. – Я знаю, простишь, ты же крест носил… под крестом ходил… должен прощать. А я вот не научился и не буду… не хочу… человеком больно быть, уж лучше так, как я, не привязываться, не просить, самому по себе.
Его пальцы на моем лице, жесткие, причиняющие боль, а убрать никак. Руки не слушаются, онемели… теперь вряд ли я даже подпись поставить сумею. А я почти готов признаться… не помню, в чем обвиняют, но признаюсь, лишь бы отпустили, лишь бы не заставляли открывать глаза.
Еще немного темноты.
– Пришло предписание.
Вот и все. Скоро темноты будет много, гораздо больше, чем нужно.
– Завтра, Сергей Аполлонович. Я… я врал, что это ты меня заставил. Или они. Никто не заставлял, выбор был, предложение, – он всхлипнул. – Я сразу согласился, без раздумий, без сомнений. А знаешь почему? Потому что вы все тут ждали, когда я сдохну. Каждый день приходил и видел это долбаное ожидание в глазах, шепот этот… болен, мол, а держится… заговоренный… стая проклятая. Нового вожака выбрали. Тебя. А меня, значит, в могилу. Живьем, считай.
Стук в углу, мерный, громкий, перебивающий болезненный Никитин шепот. Стук разделял время на отрезки, секунды ли, минуты – не столь важно, стук позволял не слушать эту исповедь.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
