Огнеяр замолчал, глядя в болото и словно забыв о Малинке.
– Что же? – Не выдержав молчания, она снова тронула его за плечо. Он едва заметно вздрогнул.
– Князь Волков на парня твоего и других с ним заклятие наложил, чтобы они дороги домой не нашли. Теперь одно осталось – самого Князя о милости попросить. Может, и отпустит. Только не знаю, что взамен потребует.
– Как мне найти его? – тут же спросила Малинка. Никакая опасность не была ей страшна, если появилась надежда спасти Быстреца.
– Дорогу-то я покажу… – задумчиво сказал Огнеяр. – Да не знаю, что выйдет из этого.
– Я не боюсь! – горячо воскликнула Малинка, тревожась только, как бы он не раздумал. – Отведи меня туда!
Огнеяр повернул голову и посмотрел ей в лицо. Было уже совсем темно, Малинка видела только красные искры в его глазах, а он хорошо видел ее лицо – исхудавшее, истомленное, полное решимости и надежды.
– Смелая ты… – тихо, словно с удивлением проговорил он.
Странное чувство он видел в лице девушки – чувство, которого не знает звериный мир.
– Я люблю его, – прошептала в ответ Малинка.
Огнеяр промолчал и подумал о Милаве. Много, много раз он вспоминал ее последний отчаянный крик, слова о любви, которых тогда, в первый вечер месяца сухыя, не захотел услышать. А она, Милава, смогла бы вот так, месяц напролет, искать и звать его в лесу, терпеть неимоверную усталость, холод, голод, страх перед нечистью и нежитью? Ему хотелось, чтобы это было так. Может быть, ее призыв и смог бы превратить его в человека.
– Ладно, – сказал он Малинке чуть погодя. – Не сейчас. Как придет месяц кресень, приходи в Ярилин день сюда же. Я тебя к старому отведу.
– Я приду. – Малинка закивала. – Жива буду – приду.
– Пошли. – Огнеяр поднялся и за руку поднял Малинку с холодной земли. – Домой отведу.
Малинка послушно пошла за ним, и теперь ее не пугала ни темнота, ни голодная весенняя нечисть. Ни одна мара больше не посмела показаться на их пути.
Путь оказался коротким – раньше Леший не давал Малинке выйти самой. Очень скоро меж деревьев засиял теплый огонек – не призрачный, болотный, а настоящий. Перед воротами займища разложен был костер, ветерок доносил до опушки пахучий можжевеловый дымок. Возле костра сидело несколько мальчишек и подростков и с ними неутомимая рассказчица тетка Загада с крошечной дочкой на руках. Полугодовалая девочка еще не понимала слов, но и она бессознательно была счастлива, ощущая себя на руках у матери, среди старших братьев, в надежном и теплом кругу родни. Родичи ждали Малинку и огнем указывали дорогу. И она всей душой возблагодарила богов за то, что есть у нее это счастье – род.
Огнеяр остановился на опушке леса, как на меже, за которую ему – нельзя.
– Спасибо тебе, – прошептала Малинка. – Я приду, верно, приду. Только и ты приходи.
Повинуясь порыву горячей благодарности, она выхватила из узелка кусок хлеба, предназначенный для Быстреца, и сунула его в руку оборотня.
Огнеяр взял, с каким-то удивлением посмотрел на хлеб в своей руке, и у него вдруг защемило сердце – вспомнилась Милава с пирогом.
– Иди, – глухо бросил он Малинке. – Иди.
Девушка торопливо побежала через поляну к займищу. А Огнеяр стоял, укрывшись за деревом, и смотрел на свет человеческого жилья, пока Малинка не вошла в ворота и можжевеловый костер не погас.
Выглянув из-под ветвей на краю крохотной поляны, Огнеяр сразу заметил возле крыльца избушки что-то белое, висящее в двух локтях над землей. Человеческий запах был только один – запах самой Еловы, но Огнеяр, по волчьей осторожности, укрепившейся в нем за эти полтора месяца, не сразу вышел на открытое пространство, а полежал неслышно в зарослях папоротника, принюхиваясь и стараясь рассмотреть белое пятно возле крыльца. Все было спокойно, и Огнеяру быстро надоело ждать. Он не сразу решился прийти сюда сегодня, но откладывать задуманное не хотел.
Выйдя из-под папоротников, он быстро перекатился через голову, встал на две ноги и с удовольствием потянулся, раскинув руки в стороны. В волчьей шкуре было удобно, но он скучал по человеческому облику, как по старой привычной одежде. Все-таки он был рожден человеком, человеческий облик был для него истинным, а волчью шкуру он ощущал как чужую. Огнеяр не хотел признаваться в этом даже себе, но сейчас, снова встав на две ноги и с удовольствием разминая пальцы рук, он ощущал себя более сильным и ловким, чем любой из лесных зверей.
Бесшумно ступая по мху, он подошел к избушке, протянул руку к белому пятну и тихо рассмеялся от неожиданности. Это была его старая рубаха, которую он оставил на крыльце Еловы вместе с оружием и прочей одеждой. Ведунья привыкла иметь дело с другим оборотнем, который был рожден зверем и для превращения нуждался в человеческой рубахе. И его, Огнеярова, рубаха на ветке означала, что его здесь ждут.
Никогда Огнеяр не уделял своей одежде много внимания и смеялся над щеголеватым Светелом, дразнил его девкой на выданье. Но сейчас старая рубаха порадовала его больше, чем разборчивую вежелинскую княжну порадовал бы огромный сундук с разноцветными заморянскими шелками. Сняв рубаху с ветки, Огнеяр уткнулся в нее лицом, прижал к щеке рукав, вышитый княгиней Добровзорой, и словно сама мать погладила его ласково по лицу.
Натянув рубаху, он тут же ощутил, как человеческий мир, яркий и многообразный, снова заключает его в объятия. За месяцы волчьей жизни Огнеяр позабыл, как это – носить на себе что-то, кроме шкуры, и именно рубаха сейчас помогла ему полностью ощутить себя не зверем, а человеком. Ему сразу захотелось почувствовать на ноге легкий и прочный кожаный башмак, вспомнилось ощущение широкого пояса, охватывающего стан, тяжесть оружия и позабытые пожатия серебряных браслетов на запястьях. Огнеяр вспомнил себя таким, каким он был и каким почти перестал быть. И чувство тоски, вспыхнувшее в эти мгновениия, убедило его в том, о чем он не хотел думать – что придет время вернуться к людям. Может быть, оно уже близко.
Встряхнув головой, словно прогоняя неуместные мысли, Огнеяр ступил на крыльцо. Полупрогнившая доска скрипнула, и он невольно вздрогнул – волчьи лапы ступали бесшумно. Но как удобно, что дверь можно толкнуть рукой, а не мордой!
Елова встретила его без удивления.
– А, вернулся! – только и сказала она, подняв глаза, будто ждала его со дня на день. Сидя на полу возле огня, она помешивала деревянной ложкой на длинной резной ручке в круглом глиняном горшке. – Стосковался, стало быть! По ком же?
Огнеяру почудилась насмешка в ее голосе, но он не обиделся. Ему приятно было услышать человеческий голос.
– По себе самому, – ответил он и сел на пол возле очага. Он давно не видел огня так близко, и теперь тепло, таинственная пляска красно-рыжих лепестков зачаровала его так, что он едва не забыл, зачем пришел.
– По себе самому? – с явной насмешкой переспросила Елова. – По себе чего скучать – от себя не убежишь. А вот по кому другому…
