Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Аналогичная переоценка ценностей произошла и в театре: колониальные Просперо наших дней в большинстве своем столь отвратительны, что любая параллель с Шекспиром безнадежно скомпрометировала бы самого́ драматурга. Подобно «Укрощению строптивой» — пьесе, с которой мы начинали разговор, — «Буря» прекрасно иллюстрирует основную мысль этой книги. В каждую новую эпоху мы получаем того Шекспира, какой нам нужен. Шекспировские тексты порождают больше вопросов, чем ответов. Наше дело как читателей, критиков, зрителей, режиссеров не прекращать это неустанное вопрошание и наделить каждый текст новым смыслом, актуальным для нашего мира.
Эпилог
Эпилог — определенно шекспировский формат: финальный момент, когда пьеса обретает завершенность и завершается сама, парадоксальное сочетание цельности и распада. Как правило, эпилог произносится голосом, который принадлежит одновременно актеру и персонажу; это переходная зона в художественном пространстве, где вымысел, которым мы наслаждались, становится зыбким, как мираж, и наконец рассеивается, напоминая, что на самом деле мы всего лишь смотрели пьесу. Все это сон, говорит Робин-плут (он же Пак), и если вам понравилось, похлопайте. «…Заклинаю вас одобрить в этой пьесе все, что вам понравится»[139], — призывает Розалинда. Заключительные строки комедии «Все хорошо, что хорошо кончается» намекают: заголовок оправдывает свое обещание лишь при поддержке и участии зрительного зала: «„Все хорошо“ — коль встретим то, что ищем: / Успех у вас!»[140] Просперо просит публику отпустить его на волю: «Итак, я полон упованья, / Что добрые рукоплесканья / Моей ладьи ускорят бег». Просьбы о похвале и аплодисментах типичны для шекспировских эпилогов, ведь именно в этой части представления открыто признаётся жизненно важная роль публики. Без нее — без нас — пьеса не полна, не закончена.
В этой книге представлен драматург Шекспир, чьи пьесы не могут быть завершены по определению, в силу собственной структуры. Я постаралась показать, как их пунктирность и неоднозначность порождают новые творческие прочтения. Пробелы и вопросы дают неограниченный простор воображению зрителей, читателей, актеров и режиссеров. Эпилоги призывают публику вынести собственный вердикт; точно так же шекспировские образы и сюжеты побуждают нас размышлять, заполнять пробелы, экспериментировать с различными вариантами. Пьесы Шекспира — не памятники, которым нужно поклоняться, и не загадки, которые нужно отгадывать. Его тексты — текучие, подвижные, переменчивые пришельцы из другой эпохи, наделенные поразительной способностью отражать и вбирать в себя наши заботы, горести и радости (иногда глубоко личные). Я, например, не сразу обратила внимание на сцену из «Короля Лира», где Лир, ненадолго воссоединившись с Корделией, мечтает об их счастливой жизни в темнице: «Так будем жить, молиться, песни петь / И сказки говорить; смеяться, глядя / На ярких мотыльков»[141] (V, 3). По-настоящему я заметила и оценила этот маленький эпизод лишь после того, как мой дед — большой любитель морских путешествий — ненадолго пришел в себя на больничной койке, где ему вскоре предстояло умереть, и начал говорить про круиз, в который мы все непременно отправимся, когда ему станет лучше. Иногда мы находим у Шекспира прямые сюжетные параллели с нашим жизненным опытом. Недавно мне довелось работать с труппой, которая готовила новую постановку «Меры за меру». Мы надолго задержались на хорошо знакомой мне сцене: Анджело, герцогский наместник, предлагает Изабелле отвратительную сделку — спасти брата, «отдавши плоть свою для скверны сладкой»[142] (II, 4). Нас занимал вопрос: почему Изабелла не отвечает на постоянные намеки Анджело и как будто бы намеренно неверно понимает его слова о грехе и погибели? Одна из актрис труппы поделилась собственными наблюдениями: оказавшись объектом нежелательного сексуального интереса, женщины нередко стараются вернуть разговор в безопасное русло. Возможно, дело не в том, что Изабелла чересчур наивна и целомудренна, чтобы понять намеки Анджело. Поначалу она просто не может поверить, что расслышала и истолковала все правильно, а затем боится, что любой признак понимания будет расценен как согласие. Иногда шекспировская мысль удивительно близка нашим моральным или политическим убеждениям. В томике Шекспира, тайком пронесенном в тюрьму на острове Роббенэйланд, Нельсон Мандела подписал свое имя рядом с этими словами Юлия Цезаря:
Трус умирает много раз до смерти, А храбрый смерть один лишь раз вкушает! Из всех чудес всего необъяснимей Мне кажется людское чувство страха, Хотя все знают — неизбежна смерть И в срок придет[143].
(II, 2) Все эти примеры подтверждают, как часто Шекспир оказывается созвучен нашим личным обстоятельствам и как мы сами обеспечиваем его пьесам эмоциональное, политическое, идеологическое и художественное наполнение.
Я пишу этот эпилог в конце долгого, засушливого английского лета, наблюдая, как на выжженной солнцем земле проступают давно забытые очертания старинных построек, селений, земельных участков. В моей книге тоже видны полустертые очертания: здесь могла быть литературная биография, выстроенная вокруг фигуры Шекспира-писателя и его отношений с соперниками — Кристофером Марло и Томасом Кидом; с соавторами, включая Томаса Мидлтона и Джона Флетчера, с читателями и первоисточниками. А может быть, здесь проглядывает жанровая история его творчества: от исторических хроник и легких комедий до экзистенциальных трагедий, сатирических пьес и, наконец, романтических драм заключительного периода. Еще я могла бы написать театроведческое исследование: начать с состава труппы слуг лорда-камергера (позже — слуг короля) и его влияния на драматургию шекспировских пьес, затем проследить историю позднейших адаптаций от Джона Драйдена и Лондона эпохи Реставрации до Эме Сезера и постколониальной Мартиники и на их примере показать, как меняются смыслы, вкладываемые нами в тексты Шекспира. Можно было бы сосредоточиться на историческом материале: мне очень интересно, как шекспировские пьесы воспринимались их первыми зрителями, потому я и пишу с оглядкой на культурные и социальные реалии той эпохи: династическую политику, вопросы религии, общественную жизнь и повседневный быт. Все эти альтернативные книги лежат в культурных слоях получившегося текста, однако тот Шекспир, с которым мне хотелось вас познакомить, намного больше и шире любого отдельно взятого подхода и метода.
Итак, все это Шекспир.
Всеобъемлющий, современный, проблемный, пунктирный, сложный, трогательный, тонкий, прекрасный, противоречивый, находчивый, провокационный, насущный.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
