Никакой экспресс не умчит меня к блаженству, ни одна колымага не причалит к нему, у «Конкорда» не будет твоего размаха, и корабль не доплывет. Сумеешь лишь ты один.
Сентябрь 1996
Дни Филиппа были организованы раз и навсегда и проходили одинаково. Он вставал в девять. Съедал первый завтрак, приготовленный Виолеттой, – кофе с молоком, гренки, мягкое масло, вишневое желе. Принимал душ и брился. До часа дня катался на мотоцикле по деревенским дорогам, каждый день рисковал жизнью, резко ускоряясь там, где не было полицейских с радарами. Обедал с Виолеттой.
До четырех, а то и до пяти играл в «Mortal Combat»[85] на игровой приставке MegaDrive. Потом снова седлал мотоцикл и ездил до семи. Ужинал с Виолеттой. Шел пешком на Гран-Рю, сказав жене, что ему необходимо размяться, а на самом деле встречался с любовницей или развлекался на вечеринке развратников в адресе. Возвращался Филипп не раньше часа-двух ночи. Если погода была дождливая или его одолевала лень и ничего не хотелось делать, он смотрел телевизор. Виолетта была рядом – читала или тоже смотрела выбранный им фильм.
Застав жену две недели назад со смотрителем кладбища, он стал смотреть на нее иначе. Подглядывал краешком глаза. Спрашивал себя, думает ли она о старике, звонит ли ему, пишет ли.
Уже неделю, возвращаясь домой, он нажимал на кнопку повтора последнего вызова, но систематически попадал на неприятный голос матери, которой звонил накануне или два дня назад, и вешал трубку.
Раз в два дня он был обязан звонить ей. Таков был ритуал. Она всегда произносила одни и те же слова: «Все в порядке, мой мальчик? Ты хорошо ешь? Высыпаешься? Чувствуешь себя нормально? Будь осторожен на дороге. Не порти глаза видеоиграми. Что твоя жена? Работает? В доме чисто? Она стирает простыни каждую неделю? Я слежу за твоими счетами. Не тревожься, недостатка ни в чем нет. На той неделе твой отец сделал взнос по страховке. У меня снова боли. Как же нам все-таки не везет. Люди только разочаровывают меня. Остерегайся их. Твой отец совсем теряет уверенность в себе. Хорошо, что я все еще могу приглядывать за вами. До скорого, дорогой». Всякий раз, повесив трубку, Филипп чувствовал дурноту. Мать все сильнее раздражала его – как лезвие бритвы. Иногда он спрашивал себя, есть ли у нее новости о Люке. Он скучал по дяде, а отсутствие Франсуазы просто испепеляло его. Но мать всегда отвечала одно и то же – чаще раздраженно, иногда – опечаленно, если хотела сказать гадость: «Прошу тебя, не говори со мной об этих людях!» Франсуазу и Люка она запихивала в один и тот же мусорный мешок.
За исключением выводящих его из себя бесед с матерью, жизнь Филиппа шла как по накатанному. Он остался тем Филиппом Туссеном, которого Франсуаза проводила в 1983 году на вокзал в Антибе: капризным мальчишкой. Несчастливым ребенком.
Два известия, полученные с интервалом в пять минут, остановили плавное течение дней. Одно пришло по почте.
Он сидел за столом и поглощал теплые хрустящие тосты, когда Виолетта сообщила, что их переезд будет автоматизирован в мае 1997-го. За восемь месяцев им нужно найти работу. Она положила конверт на стол, между вареньем и топленым маслом, и отправилась опустить шлагбаум. Было 09.07.
Я потеряю Виолетту. Об этом в первую очередь подумал Филипп, прочитав официальное извещение. И сдерживающего начала не останется. Дом и работа держали их вместе – он сам не знал почему. Нить была тонкой, почти невидимой. Общей оставалась только закрытая навечно дверь в комнату Леонины. Лишившись шлагбаума, она навсегда уедет к кладбищенскому старику.
В кухонное окно он увидел, что Виолетта разговаривает с какой-то женщиной, и не сразу узнал ее. Решил, что одна из любовниц явилась разоблачить его, – но не встревожился, женщины, с которыми он имел дело, не были ревнивицами. Никакого риска… Он марался в грязи, пачкал Виолетту, но не рисковал.
Женщина что-то говорила, и Виолетта становилась все бледнее.
Филипп вышел и оказался лицом к лицу с учительницей Леонины. Как там ее звали?
– Здравствуйте, господин Туссен.
– Доброе утро.
В лице училки тоже не осталось ни кровинки, она выглядела потрясенной, отвернулась от него и тут же ушла.
Прошел поезд в 09.07. Филипп увидел лица пассажиров в окнах вагонов и вспомнил, как Леонина махала рукой, стоя на крыльце. Виолетта молча, автоматическим движением, подняла шлагбаум и сказала Филиппу:
– Женевьева Маньян покончила с собой.
Филипп вспомнил, как две недели назад подъехал к ее дому и увидел полицейских и соседок в домашних платьях. Женевьева наверняка убила себя, поговорив с ним. Он тогда расплакался, распустил нюни, как слабак. «Я бы никогда не причинила зла малышкам». Неужели к смерти ее подтолкнуло чувство вины?
