— Доброе утро, сын мой, — послышался негромкий мужской голос за его спиной.
Ну что ж, по крайней мере, в том, что это не сам Господь, он был уверен. Валентин оглянулся через плечо.
— Доброе утро, святой отец. Извините, что побеспокоил вас. Мне просто нужно было немного подумать.
Высокий худощавый мужчина в черном одеянии кивнул ему:
— Вы ведь лорд Деверилл? Валентин Корбетт, не так ли?
— Совершенно верно.
— Кажется, я упоминал о вас разок-другой в своих проповедях.
Чего Валентин никак не мог ожидать от священнослужителя, так это подобного юмора. Какие же у него отыскались добродетели?
— Для меня это большая честь.
— Видите ли, когда упоминаешь об известном человеке, это побуждает паству слушать с особым вниманием. — Немолодой священник с кряхтением опустился на ступеньку чуть выше той, на которой сидел Валентин. — Мне всегда хотелось узнать, правда ли, что вас нарекли в честь святого?
Маркиз пожал плечами.
— Наверное, да. Я родился в День святого Валентина. Отец всегда считал это своего рода шуткой. Я этого не понимал, пока не стал немного старше.
— Да. Мне кажется, что святой Валентин мягче обращался с сердцами, чем, судя по вашей репутации, обращаетесь вы. Значит, вас привела сюда лишь потребность подумать?
— А вы, значит, устроили засаду на своем пороге и поджидаете язычников, чтобы обратить их в истинную веру?
Священник улыбнулся.
— Да нет, я просто собирался полить розы. Хотя эти ворота открыты для всех. Не спешите, сын мой. Сидите и думайте, сколько вам будет угодно.
Снова закряхтев, священник встал и, спустившись с лестницы, направился к небольшому сараю, где хранился садовый инвентарь. Валентин увидел, как он вышел оттуда с садовой лейкой и побрел к колодцу в середине сада. Маркиз поднялся на ноги, чтобы помочь священнику вытащить ведро с водой из колодца. Несколько недель назад он бы не потрудился это сделать, да и вряд ли его нога ступила бы на церковный двор.
— Скажите мне, святой отец, — спросил он мгновение спустя, переливая полное ведро воды в лейку, — грех ли это, если не сказать человеку, что ты его опекаешь по чьей-то просьбе, когда тот считает, будто ты поступаешь по велению сердца?
— Ну, если и грех, то не смертный. Я бы назвал это ложью.
— Да, но ложь для ее же блага.
— Ну, это зависит от того, кто именно так расценивает. И не помешало ли это данной леди совершить то, что она намеревалась.
— А если то, что она намеревалась сделать, оказалось грехом?
Священник взглянул на него и некоторое время молчал.
Валентин поднял тяжелую лейку и стал поливать ближайшие, розовые кусты.
— Я, конечно, не могу поощрить грех. — Чуть улыбнувшись, священник взял у него полупустую лейку, чтобы продолжить полив. — Но порой исправлять что-то — гораздо более достойная задача, чем даже совершать ошибку.
— Во всяком случае, более трудная. Спасибо. Такой интересный разговор у нас получился, отец…
— Майкл. Я отец Майкл. Мне тоже этот разговор показался интересным, лорд Деверилл. Если захочется поговорить, заходите в понедельник или четверг.
— Почему именно в понедельник или четверг?
— В эти дни я поливаю розы.
Валентин усмехнулся с довольным видом. Притронувшись пальцами к полям шляпы, он направился к воротам. Однако на полпути ему пришло в голову спросить еще кое о чем. Он сам пришел в ужас от этой мысли, но это был всего лишь вопрос, тем более что задать его Валентину было больше некому.
— Отец Майкл?
— Да, сын мой?
— Если я приведу с собой кого-нибудь, вы… — У него пересохло во рту, и он судорожно сглотнул. «Это просто вопрос», — напомнил он себе, сам тому не веря ни секунды. — …Вы нас пожените?
— Только если будут произведены надлежащие оглашения или по предъявлении специального разрешения, полученного в Кентербери. Но если вы так отчаянно хотите воздержаться от греха, то я посоветовал бы вам отправиться в Гретна-Грин, — сказал, нахмурив лоб, отец Майкл. — Там более упрощенный обряд бракосочетания. Хотя мы этого обычно не поощряем. Слишком уж часто возникают скандалы.
Кивнув, Валентин закрыл за собой ворота и повернул в сторону Корбетт-Хауса. Его потрясло, что он смог произнести слово «пожените», но еще больше удивило, что он продолжал размышлять на эту тему. Одно он знал наверняка: ему не хочется, чтобы Элинор выходила замуж за лорда Джона Трейси.
Ведь даже священник сказал, что человек должен исправить то, что сделал неправильно. Элинор хотела приключения — нечто необузданного и неконтролируемого, и чтобы никто ее не подстраховывал и не заботился о ее безопасности? Ну что ж, он устроит ей такое приключение — если только от одних мыслей об этом его не хватит апоплексический удар.
Войдя в дом, Элинор сразу же взбежала по лестнице и забаррикадировалась у себя в спальне. Все три брата примчались за ней следом. Закери принялся барабанить кулаками в дверь, поэтому она даже придвинула к двери туалетный столик, а также одно из своих мягких кресел.
— Уходите! — крикнула она и, поставив второе кресло у окна, устало рухнула на него.
— Мы еще не закончили разговор, Нелл, — раздался голос Себастьяна, звучавший несколько глуше. Возможно, он стоял у стены, наблюдая, как Закери пытается вломиться в комнату.
— Я не слушаю. Возможно, я должна ответить кое, на какие вопросы, но и ты тоже должен. И ты меня не запугаешь, чтобы заставить делать все, что ты захочешь. Когда я обо всем подумаю, тогда выйду, и мы спокойно все обсудим как взрослые люди. С глазу на глаз. Чтобы не было никакого подавляющего большинства голосов.
— А до тех пор ты будешь прятаться? — В голосе старшего брата появились саркастические нотки.
— Мне не пришлось бы скрываться, если бы вы перестали преследовать меня. Уходите и дайте мне спокойно подумать. — Вспомнив о том, что она услышала, когда Мельбурн на повышенных тонах разговаривал с Девериллом, Элинор снова вскочила с кресла и подошла к двери. — А ты обманщик, Мельбурн. Не думай, что ты победил! — крикнула она.
— Я и не думаю, — ответил он спокойно. — Мы будем внизу, Нелл. Никто не выйдет из дома, пока мы не урегулируем все проблемы.
Элинор схватила пуховую подушку и прижала ее к лицу, чтобы можно было завизжать в нее. Это помогло несколько облегчить острый приступ гнева.
Как только пошел на убыль самый пик приступа, когда человек мечется туда-сюда по комнате, когда ему хочется разбить что-нибудь, ее охватила горькая обида. Она обняла подушку и всхлипнула, потом еще раз и еще, а потом из ее глаз градом покатились слезы.
Она плакала не потому, что неожиданно возник и стал угрожать ее семье Стивен Кобб-Хардинг. С этим они как-нибудь разберутся. Как бы сердит ни был Мельбурн, он не позволит причинить ущерб репутации Гриффинов. Это для него дело чести.
