Книга Нью-Йорк - Москва - Любовь - Анна Берсенева

– Как ни говори, Эстер, а ты ведешь себя правильно. – Анна положила пуховку на подзеркальник, вгляделась в зеркало и придвинула к себе коробочку с гримом. – Еще чуть-чуть глаза…

– Что ты имеешь в виду? – спросила Эстер.

Она уже была загримирована к спектаклю и смотрела теперь, как Анна вносит последние штрихи в свой безупречный облик. Эстер вполне искренне считала, что уж на сцену-то Анна Стен могла бы выходить почти без грима. Она принадлежала к тому же типу внешности, что Грета Гарбо и Марлен Дитрих, да и талантом едва ли им уступала. Почему Стен до сих пор не стала мировой звездой, Эстер не понимала. Она восхищалась ею еще в Москве, когда бегала смотреть фильм «Девушка с коробкой», где Анна сыграла главную роль.

Может, дело было лишь в том, что такая вот красота – ослепительно-снежная, славянская – была сейчас избыточно представлена в Голливуде? Эстер даже не подозревала, что в Америку приехало так много русских актеров и актрис, и режиссеров, и музыкантов… Все они почти ежевечерне собирались в Клубе русских американцев и придумывали для себя совместные занятия вроде сегодняшнего спектакля, в котором Эстер и Анна играли дочерей короля Лира.

– Правильно, что ты держишься в стороне от русского круга, – сказала Анна. – Мы должны выйти из него, если хотим добиться полноценного успеха в Америке и в мире. А то я еще по Парижу помню эту особую касту – русских синеастов. Землячество какое-то, больше ничего.

– Просто Бен не любит русский круг, – пожала плечами Эстер. – И не можем же мы, живя под одной крышей, вести принципиально разную жизнь.

– И правильно, что не любит, – кивнула Анна. – Он американский миллиардер и хочет, чтобы его воспринимали только в этом качестве. Голливуд не терпит провинциальности, – усмехнулась она. – И провинция для него – весь мир. Так что нам остается только убирать акцент.

В ее речи Эстер никакого акцента не слышала вовсе. Да и собственный английский, как ей казалось, с каждым месяцем, прожитым в Голливуде, становился все лучше. Так казалось не только ей: и Бен отмечал ее успехи, и преподавательница, которую он для нее пригласил.

Эстер немного покривила душою, когда сказала, что не может вести самостоятельную жизнь оттого, что является подругой миллиардера Рафаловича. Бен был занят настолько, что они даже виделись не ежедневно, а уж о том, чтобы следить, чем она занята в его отсутствие, и речи быть не могло. Вот сюда ведь, в Клуб русских американцев, он и носу не казал, а она ходила чуть не каждый день и была неизменной участницей всех здешних начинаний, вроде спектакля «Король Лир», премьера которого должна была состояться сегодня.

Никогда еще Эстер не жила так вольготно, как сейчас! То, что она являлась фактической хозяйкой большого дома с садом в Беверли-Хиллз, не требовало от нее никаких особенных усилий. То есть, конечно, когда давались приемы, она должна была принимать в их подготовке самое деятельное участие. Но это означало лишь, что она заказывала повару блюда к столу, садовнику цветы, приглашала музыкантов и следила за тем, чтобы все было устроено на высшем уровне. Такого уровня Бен требовал неукоснительно, и когда перед одним из первых приемов выяснилось, что Эстер не разбирается в винах, он пригласил сомелье, чтобы тот помог ей правильно подобрать их к каждому блюду.

Вообще же она не совсем понимала, почему Бен предложил стать его подругой именно ей. С его деньгами и возможностями он без малейших затруднений мог бы найти хозяйку для своего фешенебельного дома прямо в Голливуде. Едва ли не любая взошедшая, а тем более еще только восходящая звезда вряд ли ему отказала бы. Фильм «Китайская загадка», его продюсерский дебют, имел грандиозный успех, и это внушило голливудским обитателям еще больший интерес к нему, чем внушал уже и сам по себе его капитал.

«Может, потому что он жениться не хочет? – размышляла иногда о причинах своего неожиданного воцарения в Беверли-Хиллз Эстер. – Да нет, глупости: не хочет и не хочет. Меня же это устраивает, ну и других многих устроило бы».

Впрочем, размышляла она об этом нечасто и только в самом начале своей американской жизни.

В Нью-Йорке, где у Бена тоже был дом, по приезде они не задержались.

– Сейчас я занят главным образом кинематографом, дарлинг, – объяснил он. – Это новая для меня область, я должен крепко в нее войти. Может быть, позже, когда я стану в ней таким же корифеем, как в нефтяной промышленности и пароходном деле, и сделаю из тебя стар, мы с тобой обоснуемся в Нью-Йорке. Ведь ты любишь большие города, правда? Но пока тебе придется потерпеть.

Слышать о том, что ей придется потерпеть Голливуд, Эстер было, конечно, смешно. Хотя, может быть, Бен говорил это совершенно искренне. Как он однажды сказал, ему, выходцу из еврейского местечка на границе России с Польшей, приходилось вот именно терпеть нью-йоркскую жизнь. Следовательно, по аналогии он вполне мог предполагать, что московской уроженке претит жизнь маленького города, даже если этот город – Голливуд.

В первый их голливудский месяц он часто напоминал Эстер, что машина с шофером в ее распоряжении, и если она хочет съездить в Лос-Анджелес развлечься, то может сделать это в любой момент.

В Лос-Анджелес Эстер ездила с удовольствием: она в самом деле скучала без неназываемого, но ощутимого духа большого города и в самом деле любила его ритмы. И хотя Лос-Анджелесу не хватало нью-йоркского масштаба – Эстер не могла забыть потрясение, которое пережила, когда пароход вошел в Гудзон и она увидела небоскребы Манхэттена, – все-таки и он позволял ей присмотреться и приноровиться к мощному духу Америки.

– Здесь все очень крупно, дарлинг, – еще на пароходе сказал ей про Америку Бен. Это было в их первую совместную ночь. – Может, не слишком утонченно по сравнению с Европой, и даже наверняка так. Но очень масштабно. Если ты думаешь, что бизнес здесь – это только деньги, то очень ошибаешься.

– Я не думаю о здешнем бизнесе. – Эстер поставила на пол рядом с кроватью бокал, из которого пила мартини. Кровать чуть заметно покачивалась вместе с пароходом, и ей хотелось спать. – Зачем думать о том, что не имеет ко мне отношения?