Моя звезда, найди меня в пыли,Свети мне свыше, путь мне укажи;Как ни взгляну в ночные небеса,Ты вечно там, как матери глаза…Строки давно позабытой колыбельной настигли Луизу во мраке. Она звучала внутри, но пела незнакомка. Кто бы это ни был, точно не герцогиня Спегельраф. Не Эмилия. Не мать.
Спустя пару минут девушка поняла, что пела она сама. Верней, шептала растрескавшимися губами. А внутренний голос, чистый, сильный, выводил ноту за нотой в гулкой, как чугунный котел, голове.
Она попыталась открыть глаза, но веки ссохлись, будто запечатанные песком.
Она подвигала сначала одной, а потом и двумя руками и поняла, что обе они по крайней мере надежно крепятся к телу.
Луиза помнила, как после падения с поезда катилась в обнимку с мертвым Педро, пересчитывая камни спиной. Спина тоже об этом помнила, отозвавшись эхом пережитой боли. Чуть позже Лу видела белое небо, хотя ей казалось, что прошло много часов и уже должна была наступить ночь. После неба была тьма.
– Какая живучая, – по-иберийски забормотал кто-то рядом. – Прямо степная лиса. Отстрели ей лапу – поскачет на трех.
– Пи-ить… Прошу… – Девушке удалось шевельнуть губами и выдавить из себя пару слов на смутно знакомом языке.
Ее голову грубовато приподняли за затылок, в рот уткнулся край глиняной миски.
– Ты будешь должна мне спасибо. Большое булькающее спасибо, – продолжал шепелявить бесполый голос, пока она пила теплую воду с привкусом мела. – Пришлось поковыряться в тебе как следует, но, думаю, я вытащила все дробинки. Будешь как новенькая, только сиськи рябые, как сырная голова, – мерзко захихикал некто. – И крови потеряла всего ничего. Молодое тело, молодая кровь, бежит быстро, а сворачивается еще быстрее!
Когда посуда опустела, у лица девушки оказалась затхлая мокрая тряпка, которой ее бесцеремонно утерли.
– Если бы не бинтовала грудь туго, кормить бы тебе птиц своим сочным мясом. Кабы не бинты, вся бы изошла на нет.
– Вендель, Нильс… Где они?
– Кто-о? – протянул голос издевательски. – Не дело девке с мужиками таскаться. Еще и с двумя сразу.
– Опять за свои шутки, змея старая!
Пока Луиза пыталась поднести трясущиеся руки к глазам и протереть их – левое плечо саднило, – раздались тяжелые ухающие шаги подкованных сапог. Девушка принялась расцарапывать уголки глаз, пытаясь увидеть происходящее. Эти люди были ей чужими, а значит, они были опасны. Меньше всего Луизе хотелось оставаться незрячей.
Наконец ей удалось открыть веки, и солнце, заливавшее комнату, резануло по глазам. Проморгавшись, Лу увидела старуху с ее синей расшитой курткой и иголкой в смуглых руках и молодую иберийку в мужской одежде. Мелкие черные кудри женщины были собраны в пучок, по размеру едва уступавший самой голове. Она то и дело смахивала со лба выпадающие пряди и хмурилась, отчего на бронзовом лбу отчетливо проступали тонкие морщинки.
– Не обижайся на Хуану. У нее поганое чувство юмора.
Старуха усмехнулась, не отрываясь от шитья. Девушка помолчала, подбирая слова.
– Хорошо. Я…
– Вижу, ты такая же, как я, – заявила иберийка, присев на край узкой кровати, где лежала Луиза. – Ты невеста мертвеца. Поэтому давай сразу начистоту – не вижу причин держать тебя в неведении. – Она закинула ногу на ногу и продолжила, глядя прямо и открыто: – Мы наблюдали за вами. Строго говоря, северный склон Сан-Эстебана – наша территория. Белому Дьяволу не следовало сюда соваться. Но у нас оставалась надежда, что он по-прежнему сообразительный малый и не станет переходить черту.
– Он и не стал, – прохрипела Лу, подтягиваясь на локтях, чтобы сесть. Грудь болела неимоверно, на свежих бинтах гранатовым соком проступала кровь.
