Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Растет число безработных. Правительство теряет доверие. Усиливаются волнения, начинаются демонстрации, на авансцену приходят новые силы, и Людвиг из «Черного обелиска» наблюдает, как у церкви Девы Марии «стоят два национал-социалиста в мундирах и держат большой плакат: „Приходите к нам, камрады! Адольф Гитлер вам поможет!“»
***
Элиас Канетти, австрийский писатель XX века, родившийся в Болгарии в еврейской семье, усматривает в немецкой гиперинфляции истоки геноцида евреев. В очерке «Инфляция и масса» он описывает последствия инфляции философски: «В наших современных цивилизациях, кроме войн и революций, нет ничего, что можно было бы сравнить с инфляцией по ее далеко идущим последствиям. Денежная единица внезапно теряет свой личностный характер. Она превращается в растущую массу единиц, ценность которых тем ниже, чем больше масса. Миллионы, к которым раньше так стремились, теперь вот они – в руках, но они уже не миллионы… Если валюта включилась в это движение, напоминающее бегство, то остановки не видать. Как бесконечно может расти счет денег, так бесконечно может падать их стоимость. Из-за инфляции не только все вокруг начинает колебаться, становится ненадежным, ускользающим – сам человек делается меньше. Он сам, чем бы там он ни был, уже ничто – так же как миллион, к которому он всегда стремился, уже ничто. У каждого есть миллион. Но каждый – ничто. Надежность денег исчезла как мыльный пузырь. Их не прибавляется, а, наоборот, убавляется, все сокровища исчезают. Инфляцию можно назвать ведьмовским шабашем обесценивания… человек чувствует себя так же плохо, как и деньги, которым становится все хуже; и все вместе люди… чувствуют собственную неполноценность Человек чувствует себя обесцененным, так как стала недееспособной единица, на которую он полагался и с которой себя отождествлял. Этот процесс соединяет людей… Наемный рабочий страдает так же, как рантье. Последний за одну ночь может потерять все или почти все, что имеет, столь надежно, казалось бы, сохраняемое в банковских сейфах. Инфляция снимает различия, существующие от века, и сплачивает в единую инфляционную массу людей, которые в другие времена даже руки бы друг другу не подали».
А дальше, как говорится, по Фрейду: «Это ощущение внезапного обесценивания собственной личности не забудется никогда – настолько оно болезненно. Его носят в себе всю жизнь, если, конечно, не удается перенести его на кого-то другого… люди, подвергшиеся обесцениванию, начинают искать кого-то, кто еще менее значим, чем они сами, кем они могли бы пренебречь, как пренебрегли ими самими. Объектом для удовлетворения этой потребности во время инфляции в Германии Гитлер выбрал евреев. Они для этого словно были созданы: имеют дело с деньгами, хорошо разбираются в перемещениях денежных масс и колебаниях курсов, удачливые спекулянты, толпятся на биржах, где все их поведение и облик так резко контрастируют с армейским идеалом немцев… именно эти черты евреев выглядели особенно сомнительными и враждебными. Если бы во время инфляции речь шла о процессах обесценивания в немцах по отдельности, достаточно было бы возбудить ненависть по отношению к конкретным евреям. Но в действительности немцы как масса чувствовали себя униженными крушением своих миллионов, и Гитлер, который это ясно понимал, стал действовать против евреев как таковых».
***
Резкий рост цен удалось остановить в конце ноября 1923 года. В октябре была выпущена новая валюта – рентная марка. Она обменивалась на 1 трлн старых марок, и ее курс к другим валютам примерно соответствовал довоенному. Доверие к новому платежному средству поддерживалось тем, что правительство обещало по первому требованию обменивать марку на номинированные в золоте облигации, что для рынка являлось сигналом о том, что деньги не будут печататься с прежней скоростью. Указ, вводивший новую марку, ограничивал общее количество денег, которое могло быть выпущено. В условиях бюджетного дефицита соблазн финансировать его за счет эмиссии был очень велик, но параллельно были уменьшены бюджетные расходы (в частности, согласован более щадящий график выплат репараций и сокращены «бюджетники» – работники почты и железных дорог) и увеличены налоги, что привело к устранению бюджетного дефицита. Центробанк получил независимость от правительства и мог отказать правительству в бесконтрольной эмиссии.
Герой «Черного обелиска» уезжает в Берлин работать журналистом на зарплату в 200 марок – новых, разумеется. Он собирает друзей и хочет «грандиозно отпраздновать прощание… с инфляцией». Напоследок Людвиг заходит к своему другу Вилли, который слишком активно спекулировал маркой и теперь «сидит в маленькой комнатке», стены которой он оклеил «денежными знаками и обесцененными акциями» – «это стоило дешевле, чем обои, и интереснее». На эту комнату Вилли обменял «свою элегантную квартиру», ему пришлось продать и свою красную машину, но Вилли «удалось спасти свои костюмы, кое-какие драгоценности, и поэтому он еще долго будет считаться шикарным кавалером».
Экономике не удается сразу приспособиться к новым деньгам и ценам. Все останавливается. Даже публичный дом остался без клиентов – «ни у одного черта нет денег». Действительно, «инфляция тут же перешла в дефляцию. Там, где раньше считали на миллиарды, теперь опять считают на пфенниги. Везде нехватка денег. Отвратительный карнавал кончился. Начался чисто спартанский великий пост». Пост продлился недолго: 1924 год был в экономическом отношении гораздо успешнее 1923-го, а 1925-й тем более. Идеи Гитлера, однако, набрать популярность успели.
***
Основным автором стабилизационной программы считается немецкий экономист и банкир Ялмар Шахт, назначенный в 1923 году главой Рейхсбанка. Программа базировалась на идеях Джона Мейнарда Кейнса, консультировавшего немецкий центробанк до Шахта, но Шахт этого так и не признал, записав все очки на свой счет. В 1923-м, когда Шахт боролся с галопирующими ценами, Гитлер сидел в тюрьме и диктовал «Майн кампф». С приходом его к власти начинается возвышение Шахта, который в 1935 году совмещал посты главы Рейсхбанка и министра экономики и состоял негласным советником Гитлера по экономическим вопросам. Сделав на него ставку, Гитлер не прогадал. Ему он обязан сокращением безработицы с шести миллионов в 1932 году до одного – в 1936-м и удвоением промышленного производства с 1932-го по 1937-й (зарплаты при этом были заморожены, а забастовки запрещены). Так быстро из Великой депрессии не вышла ни одна страна. Шахт лично руководил строительством автобанов и другими общественными работами. Именно Шахт выторговал у стран-победительниц в Первой мировой списание репараций. Шахт был сильным и влиятельным экономистом, одним из немногих в окружении Гитлера, кто позволял себе такие вольности с ним, которые другим могли стоить жизни: часто перечил, а однажды даже вернул подаренную ему Гитлером картину, сообщив, что это подделка. Сталин же тех экономистов, кто стабилизировал гиперинфляцию начала 1920-х у нас, расстрелял.
Глава двадцать первая. «И по Москве вскоре загудел слух, что Чичиков – триллионщик».
Натуральный обмен и гиперинфляция в РСФСР в советской литературеГерой повести Александра Неверова «Ташкент – город хлебный» (1923) малец Мишка в 1921 году, когда страну охватывает массовый голод, отправляется в Ташкент за хлебом, прихватив с собой для обмена кое-какие старые вещи. В Ташкенте, и особенно в Самарканде, по слухам, дешевый хлеб. Там «на старые сапоги дают четыре пуда зерном, на новые – шесть», даже за «юбку бабью» – полтора-два пуда, а на них «сразу можно все хозяйство поправить»: если их высеять, то соберешь тридцать пудов, «и себе хватит, и на лошадь останется». Поношенный пиджак умершего отца Мишка рассчитывает обменять на два пуда, картуз с ножом – на полпуда.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
