Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Без психотропного допроса, исключающего всякое насилие по определению, АСБ превратилось бы просто в еще одну грязную охранку наподобие гаитянских тонтон-макутов или родного НКВД. Одним из ключевых пунктов легендарного «Меморандума Птицына» была поправка к Уголовному кодексу, допускающая, что свидетельство против себя может считаться доказательством вины. Исключительно – свидетельство, полученное под воздействием психотропных средств, протестированных и одобренных Минздравом.
Раздался треск, кольнуло ногу. Гусев шевельнул здоровым глазом и увидел, что ему распороли ножом брючину. Появился, кровожадно улыбаясь, и присел рядом на корточки давешний мучитель. В одной руке он держал кружку, из которой что-то прихлебывал, в другой – конец электрического шнура с двумя оголенными концами.
Гусев набрал побольше воздуха и смачно харкнул кровью, разукрасив физиономию палача вплоть до полной неузнаваемости. Тот от неожиданности повалился на спину, облился водой из кружки и чуть было не уронил на себя провод. Гусев довольно захохотал.
Ему снова надавали по морде, на этот раз – от души, с воплями и матом. Надо было позволить голове мотаться, демпфируя удар, но у Гусева уже пару минут назад что-то нехорошо хрустнуло в шее, и он боялся смещения позвонков. И так уже натерпелся после того, как несколько лет назад задержанный беспредельщик Кумар попробовал оторвать ему башку. С тех пор Гусев ни одного клиента не взял без предварительной обездвижки – боялся. Разве что вполне безобидного развратника Юрина неудобным оказалось сразу подстрелить. Что тут же повлекло за собой неприятности.
«Наверное, меня захватили прямо в машине. Успел я включить маяк? Должен был успеть, это рефлекс. Засекли маяк или нет? – размышлял Гусев, стараясь гнать подальше мысли о том, какой в программе допроса следующий номер. – Кто меня взял? Не бандиты, это точно. Контрразведка? Охрана какого-нибудь гада из правительства? Может быть. В любом случае они знают о маяке. Как его нейтрализовать? Допустим, я бы посадил в «двадцать седьмую» человека с помехопостановщиком и угнал ее к черту на рога. Сколько же мне тогда держаться?! Я помню – когда солнцевские захватили по дурости Баранова… Нет, какой, к черту, Баранов, это был Овчинников по прозвищу Бедная Овечка. Героический мужик, случайно оказался свидетелем ограбления банка и один попер на шестерых. Только он сразу чеку сорвал, знал, на что идет. Ненормальный. Так вот, Овечку нашли через полтора часа. Вернее – то, что от него осталось. А что от меня останется через полтора часа? А через два с половиной?»
– Чего ты добиваешься? – спросил невидимка почти ласково.
– А ты? – промычал Гусев.
– Я всего лишь хочу задать тебе несколько вопросов. И чтобы ты не валял дурака, а ответил. Честное слово, мне совсем не в радость смотреть, как тебя уродуют, но ты сам заставляешь это делать. Не понимаю – зачем?
– А я не понимаю, зачем меня уродовать, когда есть пентотал-натрий. Один укольчик, и все, что у меня в голове, – твое.
– Долго ждать, пока сработает. Мы надеялись на сотрудничество. Признаться, не ожидал, что ты настолько глуп.
– Я очень глупый, – согласился Гусев. – Я просто тупица.
– Значит, ты вынудишь применить к тебе серьезные меры. Поверь, мне очень жаль.
– А мне-то! – Гусев выпятил губу, прицеливаясь, но понял, что невидимка стоит за пределами эффективной зоны поражения. Так что он миролюбиво харкнул себе под ноги. Крови у него во рту хватило бы, чтобы переплюнуть матерого верблюда.
Страшно по-прежнему не было. Только стыдно, противно и унизительно. Почему-то казалось неприличным предстать в таком чудовищном виде перед теми, кто явится на выручку.
Если, конечно, явится.
А так… «Конечно, у меня, как у любого, есть предел. Скоро он наступит. Очень интересно – разговорюсь я все-таки или вконец обезумею? Мне и так уже порядочно свернуло башню. Ишь как уперся! Действительно – что они могут со мной сотворить? Лицо раскурочили – так не мое ведь это лицо, я так и не полюбил его по-настоящему. Зубы выбьют? Все равно половина вставных с той самой автокатастрофы. А всерьез меня калечить у них, похоже, нет приказа. Вот тут-то ваша слабина, подонки. Кому-то я очень нужен живой. Непонятно только, почему меня не схватили утром, дома, пока я спал. Допустим, замок мой вскрывается очень непросто, да и сигнализация тут же оповестит ментовку. Но этим, наверное, с милицией договориться – раз плюнуть. Так чего они ждали? Проклятье, совершенно не помню, как и где именно прошел захват».
На оголенное бедро пролилось что-то жидкое. Гусев склонил голову посмотреть, увидел капельки воды и тут же – те самые оголенные провода. Успел только внутренне сжаться.
Это было как ожог и ударило прямо в душу. Снова хрустнула шея. Гусев невероятным образом изогнулся, ничего уже не понимая и не чувствуя. Его швырнуло куда-то в такую бездну, откуда непросто выкарабкаться, когда боль пройдет.
По-настоящему больно. Чересчур.
Настолько чересчур, что Гусев опять не закричал. Он ждал от себя какой угодно реакции, но то, что произошло, его просто напугало.
Гусев дико, безумно, оглушительно захохотал.
Провода уже оторвались от его тела, а Гусев все подпрыгивал вместе со стулом, мотал головой и страшно ржал, брызгая кровавыми слюнями. Потом он начал отдуваться.
А потом заплывшими, но все равно округлившимися глазами уставился в направлении луча, который уже не слепил, потому что смотреть было почти нечем, и произнес:
– Ну вы… даете!!!
– Еще хочешь? – услужливо спросил невидимка.
– Конечно! – заорал Гусев. – Конечно, хочу! Почему двести двадцать?! Триста восемьдесят сюда!!!
Его прижгли снова, и он мгновенно вырубился.
Переворот, названный позже «вторым октябрьским путчем», начался в пять вечера субботы. Не самое удобное время для масштабных операций по всему городу, но у путчистов были вполне определенные задачи. Семнадцать часов – пересменка у АСБ, когда в отделения подтягивается максимум выбраковщиков и их можно брать оптом. Брать легко – дневная смена устала, а ночная еще толком не проснулась.
Такого расклада не предполагал даже Гусев со всей своей хваленой тревожностью. Настоящего дворцового переворота он вообще не ждал. И того, что выбраковщиков назначат главными козлами отпущения, – тоже. Ему-то казалось, что «плохих» уполномоченных просто сменят на «хороших», и все. Придут с оружием, скажут лечь на пол… Ему просто в голову не приходило, каким страшным жупелом стала выбраковка в масштабах Союза и как удобно продемонстрировать силу всей стране, учинив в очагах вселенского зла – отделениях – массовый разгром.
Нападавшие появились в лучших традициях Агентства – словно из-под земли. Крепкие молодые парни, натасканные на штурмовку зданий и подгоняемые мыслью о том, что расчищают место для себя, вваливались в офисы и с порога кричали: «АСБ! Вы арестованы, сдайте оружие!» К их великому удивлению, в ответ, как правило, немедленно летела пуля, слава богу – не бронебойная, но все равно очень злая. Тем не менее молодые без особых помех одолели Восточное, Южное, Северо-Западное и Северо-Восточное отделения и почти всех там поубивали. На западе атакующим пришлось туго – идущая с маршрута тройка засекла подозрительные автобусы, стягивавшиеся к офису, и дала сигнал общей тревоги. Но численный перевес сыграл роль – отделение продержалось от силы минут десять.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
