— Эта процедура показалась мне крайне отталкивающей, — сказал он.
Чин из полиции безопасности встал, подошел к окну и принялся смотреть на верхушки деревьев.
— Антон, — сказал Бертстранд, — с этой экстрадицией возникла юридическая проблема, как ты, наверное, уже понял.
Антон недоуменно моргнул. Юридическая проблема?
— Ты отвечал за экстрадицию, но фактически ты передал официальный контроль над процедурой американцам, — пояснил Бертстранд. — Шведский закон прямо это запрещает. Будет расследование, и его результаты рано или поздно станут достоянием гласности. Ты понимаешь, что это означает?
Антона охватило внезапное и очень неприятное подозрение.
— Это не моя вина, — сказал он. — Я ничего не мог сделать.
Бертстранд сочувственно кивнул.
— Я вполне понимаю твое положение, — кивнул он. — Но мы должны помогать друг другу, чтобы докопаться до истины.
— Не я санкционировал экстрадицию, — возразил Антон. — Этим занималось Министерство иностранных дел. Министр иностранных дел.
— Ты прав, — сказал Бертстранд, — но дело не в депортации как таковой.
— Но какое отношение я имею к тому, что могло произойти в воздухе — там есть командир корабля, который…
— Абрахамссон, — сказал, обернувшись, чин из полиции безопасности. — Проблема в Джордже. Ты это уловил?
Он медленно подошел к креслу, в котором сидел Антон.
— Как, черт подери, мы объясним тот факт, — сказал он, — что официальные полномочия в шведском аэропорту были переданы какому-то американскому ЦРУ?
Последние слова он почти прокричал.
Антон вжался в кресло, изо всех сил вцепившись в подлокотники.
— Давайте разберем эту ситуацию, — предложил Бертстранд. — Правительство решило экстрадировать террориста, это нам ясно. Что могло случиться с ним после завершения экстрадиции — тоже входит исключительно в компетенцию правительства. Так что и здесь мы чисты. Мы можем свести всю проблему к транспортировке, и тогда это станет головной болью для министерства иностранных дел.
— Американское ЦРУ?! — снова заорал чин из полиции безопасности. Глаза его медленно налились кровью. Он в упор смотрел на Антона. — Джордж?!
— Мы можем перевести стрелки на сам перелет, оставив в тени всех, кто санкционировал экстрадицию, и тогда все будет в порядке, — сказал Бертстранд. — Издатели газет ребята простые, самолет выглядит намного сексуальнее, нежели параграф закона, не так ли?
Чин из полиции безопасности громко застонал и сел к столу.
— Нам надо тонко решить эту проблему, — сказал Бертстранд. — Главное, чтобы мы все говорили нужные вещи, а о других вещах вообще умолчали.
Он едва заметно улыбнулся.
— Так как, ты говоришь, чувствует себя твой малыш? Ему девять месяцев? Слушай, ты не хочешь провести с ним какое-то время?
Антон тупо кивнул. Говорить он уже не мог.
Солнце стало по-настоящему жарким. Стоял погожий теплый летний день.
Анника вышла на улицу и принялась медленно бродить по саду, ожидая, когда обуются дети.
Новая клумба, надо признать, не отличалась особой красотой. Цветы выглядели вялыми и несвежими, к тому же их оказалось мало. Но если повезет, то за лето они наберутся сил и станут красивее и сильнее.
Свекровь сморщила нос и ехидно поинтересовалась, почему Анника не помогла детям посадить цветы нормально.
— Это я их посадила, — ответила Анника. — Тебе не нравится?
Дорис Самуэльссон предпочла сменить тему.
На крыльцо, нехотя волоча ноги, вышел Калле. Он взял мать за руку и зарылся носом в ее джинсы.
— Я хочу сегодня остаться дома, — сказал он.
— Почему? — спросила Анника, присев перед сыном на корточках. — Ты неважно себя чувствуешь или просто устал?
— Я просто хочу остаться дома, — повторил Калле.
— Но мне теперь надо снова ходить на работу, — напомнила Анника, погладив сынишку по голове. — Еще пара недель, и папа пойдет в отпуск. Вот тогда ты будешь все время дома, и вы почти все лето будете ходить купаться с папой. Это будет здорово, правда?
Мальчик кивнул, и Анника повела его к машине.
Эллен сама забралась на заднее сиденье. Анника помогла ей пристегнуться, и машина тронулась.
Они подъехали к детскому саду. Эллен выпрыгнула из машины и побежала в группу, прижимая к себе Поппи и Людде и болтая с воспитательницами. Калле не хотел никуда идти.
— Что случилось, сынок? — спросила Анника. — Почему ты не хочешь идти?
— Иди сюда, — окликнула его Лотта, одна из заботливых воспитательниц, старавшихся, чтобы Калле освоился в новом садике. — Ты сегодня приехал очень рано, у тебя будет время поиграть с компьютером до завтрака, если хочешь. Идем?
Мальчик кивнул, взял Лотту за руку и исчез в группе.
«Помоги ему, — мысленно взмолилась Анника. — Прошу вас, кто-нибудь, помогите моим детям, когда я сама не в состоянии это сделать».
Она села за руль и поехала домой. Сегодня был последний день ее долгого отпуска.
Она убрала остатки завтрака. Составила список продуктов, которые собиралась купить для сегодняшнего ужина. Сделала кофе. Выпила его.
Потом села у кухонного окна, чувствуя, как снова начало давить грудь.
Поставив кружку в раковину, отправилась к компьютеру.
Вчера она попыталась поработать на террасе, но батарейки оказались неисправными, поэтому пришлось подключиться к сети и работать в доме.
Кабинет был небольшой и завален чуть ли не до потолка. Бумаги Томаса, книги и докладные кучами лежали в самых немыслимых местах. Интересно, в его кабинете в министерстве царит такой же беспорядок? Анника быстро сложила документы аккуратными стопками, отодвинула в сторону компьютер Томаса и поставила на стол свой ноутбук.
Войдя в Интернет, она перешла на домашнюю страницу «Квельспрессен». У нее зарябило в глазах от мельтешения строк, и пришлось заморозить страницу, чтобы прочитать их.
В воскресенье событий было мало. Ходят слухи, что принцесса Мадлен решила освоить парусный спорт. На поп-звезду Дарин было совершено нападение — по-видимому, на сексуальной почве; в Борленге восемнадцатилетний парень был ранен в ногу полицейским. Златан забил решающий гол.
Ни слова о Каролине фон Беринг.
Ни слова об убийствах на нобелевском банкете.
«Как будто вообще ничего не произошло. Люди уже начали говорить: „Ах да, нобелевский банкет. Там, кажется, кто-то умер? Кто-то упал с моста в озеро или что-то в этом роде, да?“».
Она и сама уже стала забывать многие детали. Прошло шесть месяцев, и воспоминания о банкете подернулись туманной дымкой. Музыка стихла, пресные блюда окончательно потеряли вкус.
