Наличности, судя по всему, было негусто, потому что командированный в Москву не поехал, а, вздохнув и пожав плечами, направился в сторону гастронома, запримеченного им полчаса назад. Видимо, он вполне здраво рассудил, что там можно по вполне разумной цене приобрести то же самое, за что в московском кабаке с него сдерут семь шкур.
Посторонний наблюдатель (если бы кому-нибудь пришла в голову блажь хоть сколько-нибудь внимательно наблюдать за командированным из Вологды) был бы сильно удивлен, увидев, как этот невзрачный тип, который только что лениво брел вдоль улицы, явно намереваясь напиться, не дожидаясь вечера, вдруг подобрался, напрягся и шмыгнул в переулок, не дойдя каких-нибудь пятидесяти метров до вожделенных дверей магазина, за которыми скрывалась мечта алкоголика – заставленные спиртным полки. Здесь, за углом, провинциальный снабженец затаился, то есть, попросту говоря, поставил между ног свой обтертый кейс, закурил и остался стоять, щурясь и пуская дым в голубое небо, до тех пор, пока мимо него по главной улице не проехал на скрипучем велосипеде новый настоятель храма Святой Троицы отец Алексий, направляясь, как видно, к себе в Мокрое. За спиной у батюшки на широком ремне висела объемистая хозяйственная сумка, а пыльная ряса развевалась по ветру, открывая обтянутые блеклыми джинсами ноги в расшлепанных кроссовках.
– Мать твою, – сказал вслед батюшке командированный, снимая свою сетчатую пенсионерскую шляпу и утирая со лба обильно выступивший пот. – Вот так встреча!
Он докурил сигарету и только после этого покинул свое укрытие. Зайдя в гастроном, он приобрел-таки бутылку пива и разговорился с симпатичной продавщицей, изнемогавшей от скуки и потому готовой поболтать.
Обменявшись с ней несколькими общими фразами, командированный сказал:
– Интересно тут у вас. Попы какие-то на велосипедах гоняют… А церкви не видать. Может, строить собираетесь?
– Так это же отец Алексий, – сказала продавщица. – Тут неподалеку деревня такая, Мокрое называется, так вот там церковь. Отсюда километров пять всего. Там недавно батюшка пропал, отец Силантий.
– Как так – пропал? – с преувеличенным испугом, округлив глаза, спросил командированный. – Спился, что ли?
– Да ну вас, – отмахнулась продавщица, – что вы такое говорите, как не стыдно? Совсем пропал. Куда – никто не знает. Милиция искала, искала…
– И не нашла, – уверенно закончил за нее командированный.
– Какой там! – снова махнула рукой продавщица. – Даже один милиционер пропал, Колька Силаев, мы с ним в одном классе учились.
– Силаев? – переспросил командированный.
– Да, – ответила продавщица. – А вы что, знали его?
– Да нет, откуда, – сказал снабженец. – Просто похоже: Силантий, Силаев… Может, в этом секрет? Ваша фамилия, случайно, не Силина или что-нибудь в этом роде?
– Кошкина моя фамилия, – ответила продавщица, – а не в этом роде. Слушайте, – загораясь, сказала она, – а ведь и вправду… А вдруг их обоих". из-за этого?
– Вот уж не знаю, – сказал командированный. – В наше время все может случиться. – Погодите, – сказала продавщица, – а вы сами-то кто?
– Я-то? Штирлиц. Ну-ну, не сердитесь. Командированный я. На ваш молокозавод приехал, по обмену опытом.
– Чем там меняться-то? – презрительно скривила губки продавщица. – Куча старой рухляди, кроме молока да кефира ничего не выпускают.
– Да, – согласился командированный, – это я заметил.
– А вы из Москвы? – спросила продавщица, косясь на его правую руку, на которой не было обручального кольца.
– Из Вологды, – ответил он.
– А, – сказала продавщица, на глазах теряя интерес к разговору.
– Послушайте, – сказал вологодец, – можно я у вас еще кое-что спрошу? Я вижу, вы тут всех знаете…
– Работа такая, – без ложной скромности ответила продавщица.
– Я ведь сюда к вам специально напросился, – сказал командированный. – Брат у меня где-то в этих краях потерялся. Он в Москве жил. Пару месяцев назад сел в машину и поехал куда-то по делам.
Машину горелую нашли неподалеку, а сам исчез, как в воду канул.. У меня и фотография есть.
– Ну-ка, ну-ка, – с интересом подаваясь вперед, сказала продавщица. – Насчет горелой машины – это что-то знакомое, было здесь что-то такое…
Приезжий вынул из внутреннего кармана своей курточки фотографию с загнутыми уголками. Продавщица всмотрелась и даже захлопала в ладоши от удовольствия.
– Так это ж Федя! – воскликнула она. – Из больницы, который память потерял.
– Память потерял? – удивленно переспросил командированный.
– Ну да. Ничегошеньки не помнит. Они его кочегаром взяли в котельную. Только он тоже пропал…
– И он пропал?! Да что же это у вас тут, прямо Бермудский треугольник какой-то… Неужели эти сволочи Глеба убили?
– А его Глебом звали? – спросила продавщица. – Красивое имя… Только его, наверное, не убили, – она понизила голос до заговорщицкого шепота. – Он, наверное, сбежал… Девчонки из больницы рассказывали, что в пристройке, где он жил, стрельба была совсем недавно, двух наших милиционеров убили и одного какого-то штатского, не нашего, не крапивинского… А Глеб ваш пропал…
– Спасибо, солнышко, – вздохнув, сказал командированный. – Спасибо. Шоколадку тебе купить?
– Не надо мне шоколадки, от нее зубы портятся, – сказала продавщица и, по-бабьи подперев ладонью щеку, добавила:
– Да вы не расстраивайтесь так, не надо. Найдется ваш брат.
– Спасибо, – снова повторил командированный. – Если жив, найдется. Он у меня боевой.
Он побрел к выходу, совсем по-стариковски опустив плечи. Продавщица осталась за прилавком, с жалостью глядя ему вслед и уже прикидывая, как будет рассказывать эту историю своим подружкам.
На этом житель Вологды прервал свою экскурсию по поселку, направившись прямиком в заводскую гостиницу.
Сидя на продавленной кровати в неуютном гостиничном номере, он разложил на тумбочке нехитрую снедь, неумело открыл бутылку об острый край кроватной рамы и стал есть, запивая колбасу пивом. Он давно отвык от всего этого: от неуюта, от колбасы с черным хлебом, дешевого отечественного пива, от несвежих сорочек и острого чувства обступающей со всех сторон опасности, непосредственной, связанной не со служебным втыком, а с вероятностью получить пулю прямо в набитые этой колбасой и этим пивом кишки. Теперь он чувствовал себя бодрым и помолодевшим лет на двадцать, тем более что картинка вырисовывалась даже более любопытная, чем при взгляде из московского кабинета.
Поев, он смахнул крошки в газету, скомкал ее и, не найдя мусорной корзины, затолкал в полупустой кейс. После этого он прямо в ботинках завалился на кровать и пролежал на ней до самого вечера, непрерывно куря и глядя в потолок. Мозг его при этом не переставал напряженно работать, комбинируя, строя версии и тут же отбрасывая их прочь. Один раз он встал, чтобы отыскать в коридоре туалет, а когда вернулся, вынул из кейса сотовый телефон и вставил в него батарейки, вынутые на всякий случай, чтобы не вовремя раздавшийся звонок не разрушил имидж командированного. Набрав по памяти длинный номер, он коротко переговорил с кем-то в не терпящем возражений повелительном тоне, после чего засунул телефон под подушку и вздремнул часа полтора. Разбудило его доносившееся из-под подушки пиликанье телефона. Выслушав то, что ему хотели сообщить, командированный удовлетворенно хмыкнул, отключил телефон, снова вынул из него батарейки и бросил все это в кейс.
