– Не вздумай рыпаться! – рявкнула я.
На другой стороне лестничной площадки лежал Даррен Кэмпбелл. Это он вытолкнул меня с линии огня, когда пистолет выстрелил, и теперь глядел в потолок, тихонько постанывая. Я не подошла к нему, потому что боялась даже на секунду отвести от Софи взгляд. Полицейские машины добирались, казалось, вечность: с улицы доносился вой сирен. Кто-то окликнул меня по имени, но я не отозвалась – я едва замечала людей в форме, забиравших Кингсмит. Опустившись на колени перед Дарреном, я увидела через порванную ткань его футболки, прямо в центре груди, входное отверстие. Пуля, вероятно, попала в позвоночник. Грудная клетка парня поднималась и опускалась слишком быстро.
Когда я присела, его глаза уже начинали меркнуть. Руки были ледяными, словно он долгие часы пролежал на мерзлой земле. Прочитать выражение лица Даррена было невозможно, но мне показалось, что он улыбается.
– Я все-таки тебе пригодился, да? – произнес он свистящим шепотом.
Я попыталась ответить, но слова не шли, поэтому я наклонилась и поцеловала его в лоб. Он был так молод! Одному лишь богу известно, почему он так меня напугал. Годы словно слетели с него, и он выглядел лет на двенадцать – беззаботный школьник, вот-вот готовый забыться сном.
– Держись, Даррен. Ты не должен терять сознания, поговори со мной, – попросила я.
Парень крепко вцепился в мою руку, а затем попытался приподняться. Прежде, когда я проходила медицинскую практику, я видела, как умирали люди, но на этот раз все было по-другому. Его история стерлась с лица – все эти грязные хостелы, в которых он жил, преступники, издевавшиеся над ним в тюрьме, холодные парковые скамейки, на которых ему приходилось спать… Все эти тяготы исчезали одна за другой, и к тому моменту, когда его глаза закрылись, он вновь был невинен.
Я не помню, как долго стояла перед ним на коленях, держа его за руку, но в конце концов санитар помог мне подняться. Обернувшись, я заметила Бернса: тот стоял, прислонившись к стене, и смотрел на меня. Его губы были плотно сомкнуты, словно он изо всех сил старался не заплакать.
– Почему ты не подождала, Элис? Тебе еще повезло, что осталась в живых.
– Диссоциация [84], – отозвалась я.
Инспектор нахмурился:
– Вот только без этих длинных слов!
– Что-то похожее испытываешь, когда порежешься. Сначала все немеет, и только потом пробивает боль.
Бернс продолжал смотреть на меня так, будто я говорила на латыни. Когда я показала ему открытки с ангелами, он заглянул в коробку с недоверием, словно ждал, что они вот-вот улетят прочь. Я заметила светлый парик, свисавший с крюка на стене, и лишь после этого до меня дошло, что Софи готовила к смерти не только себя, но и дочь.
– Где Молли? – спросила я.
– Все хорошо, – ответил Дон. – За ней присмотрят, не беспокойся.
Казалось, прошли часы, прежде чем я смогла уйти, и ноги меня уже почти не слушались. Когда мы выходили, мне пришлось опереться на руку инспектора. Чувствуя дурноту, я едва обратила внимание на то, что идет дождь. Усаживаясь на водительское сиденье – по ветровому стеклу бежали потоки воды, – Бернс наградил меня озабоченным взглядом. Он даже спросил о чем-то, когда мы отъехали, но я не ответила. Все, что я видела, – это припаркованный на углу скутер Даррена, на руле которого, медленно наполняясь дождем, висел мотоциклетный шлем.
Глава 47
Трудно сказать, потому ли я дрожала, что моя одежда промокла, или же из-за того, что наконец начал сказываться шок, но подъем по ступенькам полицейского участка дался мне нелегко. Толпа фотографов уже неслась в моем направлении во главе с Дином Саймонсом.
– Ты опять со своими штучками, а, Элис? – Его голос, огрубевший от галлонов дешевой выпивки, прозвучал слишком громко.
Бернс прокладывал путь сквозь толпу, а я смотрела себе под ноги, игнорируя обращенные ко мне голоса и вспышки фотоаппаратов. Как только мы оказались внутри, я повернулась к Дону:
– Ты не мог бы за что-нибудь арестовать этого пьяницу?
– Домогательство или вторжение в частную жизнь? – спросил инспектор.
– Подойдет и то, и другое.
– Погляжу, что можно сделать.
Мы вошли в оперативный штаб. Стив Тейлор старательно прятал глаза. Его уныние было вызвано, наверное, уязвленной гордостью – на этот раз у него не имелось ни малейших оснований заявлять о своей победе. Если Бразертон ничего не забыла, первым уйти придется ему. Бернс с важным видом прошел мимо него и провел меня в свой кабинет. Там он сделал мне кофе, а затем протянул пакетик печенья для перекусов.
– Угощайся. Буду через десять минут.
Я сунула в рот печенье, а потом взялась за чашку с кофе, и зубы застучали по фарфору. Я пыталась понять, почему все еще не плачу. Боль укоренилась где-то в уголке живота, но при таком темпе она не уйдет оттуда уже никогда. Хари сказал бы, что это алекситимия – неспособность называть переживаемые эмоции – или клиническая депрессия, популярная в нашей стране причина бессонницы и пищевых проблем. Когда Бернс наконец вернулся, я безучастно разглядывала стену, но съела половину имевшегося в пакетике печенья.
– Она уже говорит, – сообщил инспектор. – Доктор пытается наложить ей шину на лицо, но она трещит без остановки.
– А как ее мать? – спросила я.
Дон кивнул.
– Мать она заперла в одной из комнат нижнего этажа. Подсыпала ей и охранникам снотворного. Парни из «Скорой» думали, что у старушки случится сердечный приступ, когда та пришла в себя. Ей пока не говорили, что Софи сотворила, ждут, когда она чуть окрепнет.
– А Кингсмит?
– Жена приберегала его на конец. Может, до последнего надеялась, что он изменится. Но он даже не извинился за то, что ходил к Поппи, и она его застрелила.
Я поежилась.
– Где она достала рогипнол?
– Это ведь нетрудно, не так ли? Вероятно, купила через интернет меньше чем за сотню фунтов.
Я потерла глаза.
– Стало быть, она убила их всех за то, что они спали с Поппи? Но зачем к Поппи ходил Джейми Уилкокс? Это не имеет смысла.
– Давление со стороны компании. Могу поспорить, эти шишки пригласили его выпить, а там, ты и сама знаешь, сбросились, чтобы послать его к их любимой девочке.
– Своего рода церемония посвящения.
Бернс приподнял брови.
– Да, это тебе не голову цыпленку откусить.
В глазах у меня уже все расплывалось. Я вспомнила запись с видеокамеры, на которой широкоплечий молодой человек с капюшоном на голове толкал под поезд Грешэма. Софи, должно быть, купила где-то спортивный костюм и без малейших угрызений совести претворила свой план в жизнь. И когда она перевоплощалась в длинноволосую блондинку, то тоже становилась совершенно другим человеком. Женщиной, которая легко может снять мужчину в переполненном баре или убедить тюремного охранника пронести в Уормвуд-Скрабс наркотики.
