Книга Ураган в сердце - Кэмерон Хоули

Папа».

– Плохие новости? – спросила миссис Коуп, едва он оторвал глаза от письма.

– Да уж, по всему судя, хорошего мало, – ответил он, еще раз пробежал глазами второй абзац и рассказал медсестре, что произошло. – Похоже, инсульт, верно?

Не отвечая прямо на вопрос, она спросила:

– Кто-то из ваших друзей?

– Мой отец.

– Отец? Надо же, я и не знала, что он еще жив. Вы даже не упомянули о нем, когда я спросила, есть ли еще кто-то.

– Не хотелось его беспокоить, – перебил Джадд, быстро прячась за этими словами, чтоб не вылетело признание, что ему и в голову не пришло оповестить отца.

– Сколько ему уже?

– Шестьдесят девять, – сказал он после того, как прикинул в уме.

– Да, наверное, это инсульт, – осторожно подтвердила Коуп. – К врачу он не обращался?

– Даже не знаю, есть ли еще в нашем городке врач или нет. Э-э, по-моему, кто-то должен быть. Мне мало что известно. Много воды утекло с тех пор, как был там в последний раз, да и письма мы пишем не очень часто.

– Что ж, вы должны сейчас ему написать, – с легкой укоризной посоветовала она.

– Непременно напишу, – покаянно пообещал он, считая, что легче признаться в невнимании, нежели объяснять, что их с отцом развело.

– Всем людям становится одиноко, – не унималась миссис Коуп, а потом, словно бы все им ранее сказанное нуждалось в проверке, спросила: – Вы ведь говорили, что у вас ни братьев, ни сестер нет, так?

– А-а, он не одинок. Опять женился после того, как мама умерла, – сказал он и уже не мог избавиться от воспоминаний о том дне, когда он приехал домой на летние каникулы, как на станции встретил его отец и тут же без всяких экивоков и намеков огорошил сообщением о том, что женился на мисс Паркхерст. Сам отец ее, ясное дело, так не назвал, он сказал: «На Флоре Паркхерст», – но для Джадда она продолжала оставаться мисс Паркхерст, во всяком случае, у него в мыслях, любое иное имя было бы слишком уж явным притворством для старой девы – учительницы, так долго бывшей директором хэйгудской средней школы, что он никак не мог бы представить ее в любой другой роли.

Он бы не удивился, если б отец женился на миссис Горман (признаться, такая возможность приходила ему в голову как логическое разрешение отцовых трудностей), а вот женитьба на мисс Паркхерст поражала не только как событие, не имевшее опоры в реальности, но еще и как шаг в, безусловно, неверном направлении. Горе Джадда из-за смерти матери, каким бы искренним оно ни было, не заслоняло осознания того, что супружеская жизнь отца не была сплошь счастливой, и в немалой степени именно из-за того, что мать Джадда считала, что превосходит мужа и в социальном, и в умственном плане. Женившись на мисс Паркхерст, отец потерял шанс зажить лучшей жизнью, ему ничего иного не оставалось, как вернуться к старой роли подкаблучника: выбор, который Джадд не мог трактовать иначе как пристрастие слабого человека к подчинению.

Странно, но отцу, похоже, нравилось то, что его новая жена сотворила с домом, когда он водил его по нему, показывая комнату за комнатой. Он лишь улыбнулся, когда Флора указала ему на ошибку в определении гарнитуры шрифта, причем обращалась с ним как с нерадивым учеником, не выучившим заданного урока. Отцово старое кожаное кресло, в представлении Джадда так же вписавшееся в его образ, как и бородавка на ухе, исчезло: обитое ситцем новое, которое он обходительно пестовал, на самом деле было удобнее, – а еще отец больше не курил трубку, даже в редакции.

Обреченный провести лето в Хэйгуде, Джадд в общем-то сумел пережить это, подолгу пропадая в редакции газеты, стараясь как можно чаще есть в кафе у Берлью и удирая из города по любому удачно придуманному поводу. Находиться дома означало терпеть муку какой-то неуместности, выносить которую было тем труднее, что у отца его присутствие явно вызывало чувство неловкости. Обратно в Колфакс он отправился на неделю раньше.

Больше никогда не проводил он больше двух ночей под кровом, когда-то бывшим ему родным. Наезды Джадда в Хэйгуд делались все более редкими, обычно он заезжал переночевать во время командировок, в последний раз почти четыре года назад.

– Сейчас он, полагаю, на покое, – произнесла миссис Коуп.

– Нет, по-прежнему руководит газетой, – отозвался он и продолжил, немного рассказав ей про Хэйгуд и про «Геральд», подытоживая: – Сейчас у него есть возможность продать ее, и стоило бы, да он все никак не в силах выпустить ее из рук. Понять это можно, ясное дело: сорок два года – срок долгий, а газета была всей его жизнью.

– А никого больше нет, чтоб продолжить?

– Ему как раз и хотелось, чтоб я за это взялся, – снисходительно улыбнулся Джадд.

– А вам, полагаю, это неинтересно? – спросила миссис Коуп. – Помню одного пациента, он тоже чем-то таким в рекламе занимался, да только о том и мечтал, чтобы купить небольшой еженедельник где-нибудь в глуши и осесть там, издавая его.

Джадд рассмеялся.

– Знаю, на свете полно чудиков с такой же мечтой. Я этим досыта наелся, когда мальчишкой был, изведал, почем фунт этого лиха. Впрочем, совсем не плохая жизнь – если ты как раз такой и хочешь.

– А вам такой не хотелось никогда?

Он покачал головой и даже слегка фыркнул, показывая: такая идея его скорее забавляет, нежели вдохновляет, – потом подобрался, представляя, как трудно будет отвечать на письмо. Что ни напиши, а никуда не деться от того, чтобы не высказаться о сохранении наследия, на которое отец всю свою жизнь положил, в общем-то и думать нечего.

В дверях снова появился доктор Карр, проверяя, как чувствует себя больной.

– Отлично, – сказал Джадд. – Так гораздо лучше.

Склонив голову набок, Карр вгляделся в лицо больного:

– Хорошо, можете сидеть до самого обеда.

Миссис Коуп немного успокоилась, напряжение у нее явно спало, а улыбка, которой она наделила Карра, стала своего рода признанием того, что позволение сердечному больному сидеть в кресле, возможно, и не такая уж глупость, как она считала.