Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Рейн одним рывком распахнул плотно прикрытую дверь и скользнул внутрь прогретого помещения, наполненного гамом веселящегося народа, из-за которого едва-едва были слышны переборы железных струн. Встряхнул мокрыми волосами и с них во все стороны полетели брызги, а затем, сбросив промокший плащ на нечто вроде сушилки у двери, шагнул в зал. Разнообразия ради в этот раз на него никто не обратил внимания – основной клиентурой на этот вечер у хозяйки постоялого двора были гарнизонные служаки, беззастенчиво спускающие полученные деньги. Правда, винным перегаром от них не пахло – в стоящих перед воинами кружках были квас, кисель либо же просто родниковая вода. Хотя нет. Исключение все-таки имелось… Одна-единственная кружка с красным вином, которая шла по кругу между собратьями по оружию.
Каждый делал по небольшому, чисто символическому глотку и передавал ее дальше. Русоволосая девушка с лютней, сидящая у ярко горящего очага, рассеянно перебирала тонкими пальцами струны, но молчала, будто бы не зная, что ей следует петь дальше. Рейна, высматривающего свободное место, приметили за ближайшим к очагу столиком и приветственно махнули рукой. Это были гарнизонные мечники. Те самые, с которыми Рейн успел поработать тренировочным мечом. Они же тихо выражали одобрение, глядя на хрупкую седую девчонку со сполохом. Ксель, если честно, никогда не была фехтовальщицей. Скорее танцовщицей, потому что каждый ее шаг был как танцевальный пируэт…
«Память… Память. Ты бы многое отдал за то, чтобы ее было чуточку меньше?»
Нет. Скорее за то, чтобы ее было чуточку больше.
«Потому как часто это единственное, что нам остается, не так ли? Могу устроить. Даже бесплатно – цени мою щедрость!
…Ксель, неуверенно держащая в руках ущербную версию катаны, обозванную «эльфьим сполохом», пытается сражаться с герцогом – и снисходительные смешки мечников затихают, когда ей это все-таки удается…»
Ты мразь. Я тебе об этом говорил?
«Говорил. Но не забывай. Я – это ты».
– Эй, парень, иди к нам! – Мечники подвинулись, на освободившееся место мальчишка из обслуги шустро поднес низенький табурет на трех ножках, а воины из гарнизона Армея передали Рейну кружку с вином.
– Выпей с нами, завтра ведь в бой. А сегодня – отдыхаем. Эй, девица-раскрасавица, – это уже менестрелю, – а спой-ка нам прощальную!
– Ильяна, спой! Серебра не пожалеем!
Девушка в потертой куртке кивнула и, поудобней пристроив лютню, перебрала пальцами по струнам, ожидая, пока шум в зале стихнет. Надо сказать, долго ждать ей не пришлось – тишина спустилась почти сразу. Ильяна вздохнула и запела песню, сочиненную менестрелем во время штурма одной из крепостей, когда была первая война с хадарами. С той поры эту песню пели только по просьбе воинов, идущих в бой, из которого, как они полагали, им уже не вернуться…
Последний пир еще не побежденных,
Осталась ночь, а завтра уже нет,
По кругу – черный кубок обреченных,
А впереди последний ждет рассвет…[2]
Ильина пела, а лютня негромко плакала о том, как менестрель перед боем сжигает свой любимый инструмент, отрезая себе дорогу к прежней жизни. Да и не будет у него больше ничего прежнего, все перечеркнет лезвие вражеского меча…
Это была песня еще не ушедших, но уже обреченных. Еще не посмотревших в глаза смерти, но знающих, что они не увидят рассвета…
С минуту в притихшем зале звучал перебор струн, а потом Ильяна остановилась, потирая онемевшие кончики пальцев, стертые струнами. Мечники, что сидели рядом с Рейном, не сговариваясь, бросили по серебряной монете в одну из опустевших кружек, стоявших на столе, и пустили ее по кругу, как до того – чашу с вином.
– И к чему такая грустная песня? – поинтересовался Рейн, отхлебывая из кружки с квасом. Видимо, вино здесь пили только по символическому глотку, что в общем-то верно. Если на рассвете идти в бой, похмелье явно не поспособствует воинской удаче.
– Так ведь завтра эльфийским лучникам в лицо смотреть, – хмыкнул один из мечников, седой воин со шрамом на щеке. – Это наверняка смерть, – ведь слухи ходят, что подмоги нашему гарнизону не будет. А остроухие промаха не знают. Было на моем веку такое: в стычке эльфов с бандой воров живым из последних не ушел никто. А эльфам хоть бы хны – собрали стрелы и ушли.
– Так то банда. Отребье, которое нигде служить не может и не хочет, да и умения им для этого не хватит. Вот только я все равно не пойму: разве все так страшно, что женщины и дети тоже сражаться будут?
– Эльфы не трогают женщин и детей, за исключением тех случаев, когда это необходимо для выполнения каких-то их целей. Наши женщины, конечно, могут сражаться, но многие предпочтут спрятать под юбкой острый кинжал, который избавит их от плена, – вздохнул седой, глядя на то, как наполненная почти доверху кружка с медью и серебром уходит к менестрелю. Девушка с достоинством приняла деньги и снова что-то заиграла, на этот раз – без слов, просто красивую мелодию.
«О да. Замечательная же у тебя компания на завтра будет. Мясо, как и ты. Уже со всем смирившиеся неудачники».
Заткнись.
«Что, ты еще не смирился? После всего ты еще хочешь жить и побеждать?»
Да. Хочу.
«Ради чего?»
Ради Ксель. Если правда то, что она жива… Если правда, что сила Кургана сможет воскресить ее, если ее уже нет… И потому, что я не собираюсь сдаваться!
«Хорошо… Значит, мы пройдем сквозь эльфийский строй, так? Насквозь? Не щадя ни себя, ни их?»
Да.
«Ну что ж… В этом случае тебе надо, чтобы хоть кто-то прикрывал тебе спину.
Ты же не собираешься?..
«Собираюсь. Мне тоже не нравятся песни пораженных».
Пламя очага вдруг резко пригнулось к самым дровам, прячась среди угольев, в зале ощутимо потемнело, а потом в душу каждого, кто сидел в помещении, струйкой ледяного воздуха заполз тихий, почти неслышный голос.
Седой вояка вздрогнул, когда внезапно вспомнил о сыне, погибшем у эльфийской границы. На его могиле все еще не зацвели маленькие барвинки. К горлу подступил ком, а голос все спрашивал, теребил толком не затянувшуюся рану в душе, пересыпал ее солью, а потом шепнул лишь одно-единственное слово: «Месть»…
Пальцы ледяного ветра коснулись другого, молодого лица. Напомнили о прикосновениях той, единственной, которая сбежала с эльфом-полукровкой спустя месяц после свадьбы. Без сожаления, без сомнений – она бросила все и вся, уходя вслед за зеленоглазым нелюдем. И горечь, толкнувшая парня на военную службу, разрослась настолько, что превратилась в ярость. Обжигающую изнутри, заставляющую до боли стискивать кулаки… и превратившуюся в нечто холодное и расчетливое, как ледяной ветер, в котором угадывались багряные отблески. Месть.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
