Особняком от остальной компании держались два закадычных друга – Майлин Крюк и Арвис Шея, вместе сбежавшие из сенторийской каменоломни, куда попали за тёмные и кровавые делишки. Крюк, курносый и разговорчивый мужчина лет тридцати, с чёрной опрятной бородкой, вполне мог сойти за писца или управляющего имением, если бы не вывернутые нижние рёбра и безобразный рваный шрам на боку, оставленный железным крюком, на который его за эти самые рёбра и подвешивали.
Шея, в отличие от друга, был молчалив и крайне редко улыбался. Услышав его голос впервые, Ник сначала испугался. Ему показалось, что мужчина чем-то подавился и сейчас начнёт задыхаться, а потом упадёт на пол и умрёт. Но ничего такого не произошло. Уже потом мальчик узнал, что горло Арвиса было повреждено, когда того ещё в молодости пытались повесить.
Самым мелким и жилистым среди всей команды был Нос, получивший своё прозвище за весьма очевидное – огромный крючковатый нос, сразу бросавшийся в глаза. Пират, видимо от своей мелкости, отличался ещё и весьма задиристым характером, особенно когда в его щуплое тело попадала всего-то пара глотков хмельного напитка.
Самым здоровым среди матросов был Шерстяной Вик, от пяток и до глаз почти полностью заросший чёрным жёстким волосом. Никите он напоминал умеющего ходить на задних лапах медведя, ещё и великолепно владеющего всем имеющимся на корабле оружием. И если в стрельбе из огромного лука и в бою на тяжёлых мечах равных ему здесь не было, то в метании ножей он все-таки уступал Табольду Горшку, совершенно лысому, но с длинными седеющими усами мужчине лет сорока. Ник про себя сразу прозвал его «меткая рука» и в душе очень даже позавидовал такому умению.
Но, пожалуй, самой загадочной и непредсказуемой личностью на «Ласточке» был Бесшумный – молодой темноволосый парень с маловыразительным, спокойным лицом. Когда тот впервые возник за спиной Ника, сидевший на бочке Паук расхохотался, заметив явный испуг на лице парнишки:
– Видал? Как тень! А потом так удавочку лёгонько на шейку набросит – и всё, каюк! Да не боись ты, он своих не трогает! – И ещё сильней растянул в улыбке свой и без того не маленький рот.
Остальных – Одноглазого Рэйса; всё время что-то жующего Жмырю; круглого, как колобок, Зугу; вечно сующего свой нос, куда не следует, Шило; хромоногого Пирона; обладающего немереной силой Бугая и хитрого и осторожного Лиса – Ник знал меньше. Скорпион так загрузил его работай, что ему некогда было шататься по палубе и трепаться с матросами. Вымотавшись за день, они с Крисом забирались в самый дальний угол той части трюма, что служила команде спальней, и мгновенно засыпали. Чтобы утром опять что-то мыть, чистить и скрести.
Кроме них, на «Ласточке» имелся ещё один юнга, попавший на судно на пару дней раньше Ника и потому считавший себя здесь чуть ли не старожилом. Худой остроносый парнишка с копной тёмно-русых, торчащих во все стороны волос очень напоминал Домовёнка Кузю из некогда любимого Ником мультика. Но если мультяшный Кузя был весел и бесхитростен, то характер местного представителя нечистой силы оказался на редкость поганым. Видя, что Ник с Крисом держатся вместе, он не придумал ничего лучше, как начать подстраивать каждому из них мелкие гадости, надеясь, что ребята подумают друг на друга и в конечном счёте рассорятся.
Но этот фокус не прошёл, и Кузя, которого на самом деле звали Бэйст, начал из-за каждого пустяка жаловаться на ребят Крабу. Тому это быстро надоело, и он в один прекрасный момент так огрел ябедника своей клешнёй, что надолго отбил у того охоту говорить вообще. При этом помощник Скорпиона вкрадчивым голосом предупредил засранца, что «если тот не уймётся и не перестанет без толку трепаться, то он, Краб, сделает это очень быстро и, главное, качественно, вырвав его поганый язык». Потому как «драить палубу и чистить гальюн хорошо получается и без этого малопригодного для этих целей органа. Хотя можно прям им и попробовать – он, Краб, не возражает…»
Кузю после такого душевного разговора словно ветром сдуло, и в последние несколько дней он притих, старательно обмозговывая, как бы теперь половчее подъехать к друзьям с предложением влиться в их тесную компанию.
Свирт Рубака, стоя в дверях камбуза, поманил мальчишек к себе. Они подошли, не совсем понимая, чего от них понадобилось коку, – сегодня была очередь Кузи драить чугунные котлы и мыть серебряные тарелки из капитанской каюты. Глянув на унылые физиономии, кок покачал головой, сунул ребятам в руки тяжёлый кухонный нож и начищенный до блеска медный котелок и велел приложить их к ушибам.
Гладкая сталь приятно холодила лоб, и даже голова стала болеть меньше. Крис, кося здоровым глазом из-за котелка, попробовала пошутить о шрамах, украшающих мужчину, но, увидев кислую рожу Ника, замолчала. Из-за спины Рубаки возник Кузя и, будто извиняясь, протянул юнгам по куску холодного пирога с капустой и мясом. И, не дожидаясь благодарности, шмыгнул обратно.
Не очень понимая, с чего это Кузю прорвало на такую щедрость, друзья переглянулись и начали дружно жевать. Ещё один их день на «Ласточке» подходил к концу. Часть команды неспешно занималась погрузкой на корабль припасов, пока их сменщики блаженствовали на берегу. Времени было предостаточно. Как обещал капитан, ещё несколько недель – и сезон штормов закончится. И тогда корабль, приняв на борт добрую сотню солдат из войска лангракса Солонии, возьмёт курс на Остенвил. И смилуйтесь Боги над теми, кто попадётся им на пути…
Лея
Всё оказалось совсем не так просто, как им вначале представлялось. Боги, глядя на их усилия, тихонько посмеивались, безжалостно внося в человеческие планы свои коррективы.
Вместо нескольких дней беглецам пришлось задержаться в охотничьем домике на две недели. Берсам, гоняясь по горам за оленем, свалился с коня и затылком ударился о корень сосны. Пролежав без сознания пару часов, он кое-как выбрался на тропу, где его поздним вечером и нашли обеспокоенные его долгим отсутствием товарищи.
Отправляться в дорогу, пока Берсам находился в таком состоянии, было невозможно – ехать верхом он не мог, а повозка никогда бы не прошла по тем узким горным тропам, по которым отряду предстояло пробираться в Ланджланию. Лабус без устали потчевал раненого отварами из трав и кореньев, прикладывал к его затылку холодные компрессы, и его усилия увенчались успехом – уже через пять дней прислужник довольно бодро прогуливался по небольшому дворику и даже пытался выполнять свои обязанности – чистить и кормить лошадей.
К концу первой недели Жумар Стейнбок навестил своего друга и, как обещал, привёз с собой припасы в дорогу и человека, который должен был провести беглецов к месту назначения одному ему известными тропками через глухие места на границе с Трианией.
Проводника звали Пайер Зумк, но Жумар и все его спутники почтительно обращались к нему – «Медведь». Угрюмый бородач огромного роста и недюжинной силы был молчалив – за все дни его пребывания в охотничьем домике от него едва ли услышали с десяток слов, отрывисто произнесённых глухим надтреснутым голосом.
Да и сам он появлялся в домике нечасто, предпочитая шумному обществу шатания в одиночку по горам. Он уходил до рассвета, вооружившись коротким копьём с широким наконечником и длинным охотничьим ножом, всегда висевшим на его поясе. Возвращался охотник поздним вечером, бросал на пол кухни косулю или нескольких зайцев и отправлялся на конюшню, пугая лошадей запахом своего плаща, сшитого из шкуры огромного пещерного медведя.
