Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Что такое счастье?..
Впомнился девиз немецкого города, переиначенный папой: «Счастье, когда твоя душа согласна с миром, а мир – с тобой». Изочка вздохнула. Какая же она была легкомысленная и не ценила своего счастья, когда мама не болела!
– А ты, Готлиб, что скажешь?
Изочка не успела придумать ловкий ответ, чтобы и правдивым был, и классной руководительнице понравился. Пришлось повторить вслух «папин» девиз Любека. Изочка только добавила:
– …а главное для счастья – здоровье.
Татьяна Константиновна кивнула с непроницаемым лицом и поинтересовалась у Нины Гороховой, как та полагает, – есть ли у человека душа?
Нинины щеки густо заалели. Наверное, выбросила свой крестик. Теребя концы пионерского галстука, Нина сказала:
– Души у человека нет. В душу верят только невежественные люди, которые думают, что Бог существует.
– А счастье – есть?
– Есть, – неуверенно обронила Нина, уставилась в парту и замолчала. Татьяна Константиновна, вроде бы удовлетворенная ее кратким ответом, торжественно заявила:
– Счастье, дети, действительно есть! Но оно постепенно вытесняется из категории личного, становится общечеловеческим. Человек живет в коллективе и по коллективным правилам, а если бы жил в отрыве от него, то чувствовал бы себя одиноким и никому не нужным. Горе одного человека имеет обыкновение растворяться в счастье большинства, а радость вливается в общую, и ее становится много.
Потом Татьяна Константиновна заговорила о душе. Объяснила невозможность наличия «данного сегмента» у человека с точки зрения науки. Никто не видел душу даже под микроскопом. Слово «душа», разумеется, применяется в обществе, но не в религиозно-обывательской трактовке. Понятие души сохранилось как обозначение красоты человеческих чувств. А самое высокое чувство, сказала руководительница, – любовь к Родине. Это патриотическое чувство стоит неизмеримо выше узких сентиментальных эмоций. Советский человек всегда готов пожертвовать для Родины славным трудом, а если будет нужно – жизнью. Очень жаль, что отдельные люди по-прежнему употребляют такие неоднозначные слова, как «душа» и «счастье», для выражения мыслей мелочных и эгоистичных…
Татьяна Константиновна выразительно посмотрела на Изочку и повела беседу о расширении кругозора современного человека, чуждого мещанству и шагнувшего далеко за пределы ближайшего окружения.
Метель, между тем, побушевала и кончилась. На улице снова стало светло и спокойно. Изочку клонило в сон.
– …ветер сметет пылинку. А ведь из пылинок складывается земля. Для того, чтобы мир преобразился и стал единым союзом, надо собрать все эти ничтожные пылинки, сплотить идеей общего счастья…
– …мнение коллектива. Им проверяются труд, подвиг, желание жить для людей и, наоборот, лень, трусость…
– Поэтому смерть отступает, когда…
От слова «смерть» Изочка вздрогнула и проснулась. Она и не заметила, как нечаянно оторвалась от коллектива.
…Вот у нее, Изочки, ничего не болит. Но почему ей делается так невыносимо больно от мысли, что мама может умереть? В груди колет, будто после долгого бега, горлу тесно и в носу щиплет… Что, как не душа, мечется в человеке и заставляет чувствовать боль не от удара или хвори, а от какого-нибудь переживания, взгляда, слова – они же не материальны? Мама когда-то сказала: «Душа – в сердце». Майис была уверена, что во всем живом и добром есть душа…
Татьяна Константиновна предложила подготовить литературный монтаж к ноябрьским праздникам, и ребята проголосовали за его название: «Счастье человечества – коммунизм». Изочка тоже подняла руку, совершенно согласная с общим счастьем для людей на земле.
Спеша к дому, она снова думала об узком счастье…
У всех оно разное. У нее – здоровье мамы, у мамы – Клайпеда, у Гришки – капитанский мостик. Мечты о личном счастье нисколько не мешают им любить Родину. Изочка горячо желала Родине поскорее прийти к светлому коммунистическому завтра, в котором не нужен будет девиз «Кровь за кровь, смерть за смерть!»
Изочка поежилась. От этих слов тревожно в душе – человеческом органе-невидимке. Никакое счастье невозможно в мире, где люди убивают друг друга. Где они вынуждены чего-то бояться и лгать, как Нина Горохова…
Недолгая метель припорошила улицы, подбелила снегом крыши домов. По дороге красиво вилась голубоватая поземка. Легкий ветер сыпанул в лицо снежной крупкой с забора соседского дома. Дядя Паша, кажется, уже «слинял» с работы – сквозь струйки поземки на тропе виднелись большие следы.
Подбегая к общежитию, Изочка резко остановилась, и портфель выпал из разомкнувшихся пальцев. Мамино драгоценное имя заполнило сердце, душу, улицу Карла Байкалова, всю землю и небо…
Любимая рябинка мамы, надломленная метелью, мертво повисла, прислонившись к окну. Снег под нею расстреляли огненные пули ягод.
Глава 19
…и падал снег
В изголовье гроба, поставленного на четыре табурета посреди комнаты, горела тонкая восковая свеча. Церковную свечу принес добытчик дядя Паша. Мама лежала в гробу такая умиротворенная, будто хорошо отдохнула и вот-вот встанет. С лица сошла болезненная одутловатость, бледная кожа обтянула впалые щеки, и четкие полукружья бровей казались нарисованными под разглаженным лбом. Синее шерстяное платье с белым вязаным воротником, которое она надевала по праздникам, сделалось широким. Тетя Матрена присборила его в поясе. Мама напоминала себя прежнюю и одновременно казалась незнакомой девочкой – строгой старенькой девочкой в серебристой короне кудрявых волос.
Изочка в последний раз подержала в ладони янтарные бусы. Горючие слезы водяной девы Юрате окропили пальцы нездешним солнечным светом, оплакивая земную любовь Марии и Хаима, и упокоились под заострившимся подбородком, подвязанным бинтом. Изочка украдкой поцеловала мамины сложенные на груди руки. Губы ожгло холодом.
– Догнало Марию ледяное море, – вздохнула Наталья Фридриховна.
Соседки сварили кутью, кисель и напекли блинов. Изочкин взгляд бездумно бежал от предмета к предмету, некстати примечая разные мелочи: хрусткие оборки блинов, непроглаженные складки на чьей-то новой простыне, зашторившей зеркало умывальника, карандашные пометки на косяке двери, оставленные рукой мамы, – так она каждые полгода измеряла рост дочки. Пахло, опять-таки, блинами и смолкой свежеструганых сосновых досок…
Изочка не могла думать о главной, невозможной и непостижимой правде. Эта правда противоречила привычному порядку вещей и живых существ: вот лежит Мария – Изочкина ненаглядная мамочка… – но ее больше нет.
Утром возле мамы молча просидел Гришка. Он не плакал. Мореходы, наверное, не плачут или умеют плакать внутри. Гришка дрожал всем телом, словно озяб, хотя в комнате, несмотря на полную колотого льда ванну под гробом, холодно не было.
Народу на похороны собралось неожиданно много. Явились работники рыбтреста, поселенцы, еще не получившие справки об освобождении, и те из них, кто решил остаться на Севере. Люди говорили о маме добрые слова. Изочка безотрывно смотрела на ее лицо, и понемногу всё вокруг, кроме этого светлого, спящего лица, стало чудиться неживым – последние мамины гости, их голоса, легкий ветер, покачивающий за окном прижатые к стеклу ветки павшей рябины.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
