Советское руководство, оставаясь верным принципам международной солидарности трудящихся, считало своим долгом поддержку компартий в других странах. Впрочем, в этом оно мало в чем отличалось от демократических стран Запада, которые вполне открыто поддерживали своих сторонников во всех странах мира и не только деньгами, пропагандой, но и блокадой, оружием, а то и прямой интервенцией. Так, например, Ллойд Джордж во время Генуэзской конференции, в ответ на требования компенсаций за интервенцию в Россию, заявлял Г. Чичерину: «Если у соседа раздор между двумя партиями, мы поддерживаем ту из них, которая идет с нами, и отказываемся от возмещения ущербов другой партии»"66.
Однако Сталину, пытавшемуся упрочить экономические и политические отношения с Западом, активность Коминтерна порой вставала поперек дороги. Так, в 1927 г. Чичерин сообщал из Франкфурта: «Компартии относятся самым легкомысленным образом к существованию СССР, как будто он им не нужен. Теперь, когда ради существования СССР надо укреплять положение прежде всего в Берлине, ИККИ не находит ничего лучшего, как срывать нашу работу выпадами против Германии, портящими все окончательно»1167. Великая депрессия 1929 г. привела к радикализации политической борьбы в странах Европы, что вызвало новый всплеск беспокойства Чичерина. В письме Молотову он отмечал: «Меня крайне волнует гибельное руководство Коминтерна, стремление Москвы во что бы то ни стало испортить в угоду Тельману отношения с Германией»1168.
В том же году Чичерин обращал внимание Сталина на то, что: «ложная информация из Китая привела к нашим колоссальным ошибкам 1927 г… Механически пережевывающие заученные мнимореволюционные формулы (троцкистов. — С.К.)… этого факта не изменили… Нет хуже несоответствия между тактикой и существующими силами… Французские коммунальные выборы — топтанье на месте.
В Англии из 22 миллионов поданных голосов оказалось коммунистических 50 тысяч… Германская компартия сократилась с 500 тысяч до 100 тысяч. И этому надо принести в жертву… факт создания СССР, подрывать его положение, ежедневно портить отношения с Германией и врать об ее переориентировке, чтобы дать немножко больше агитационного материала т. Тельману?»1169. По мнению А. Некрича, Сталина не надо было уговаривать, ««разменять» Коминтерн ради соглашения с западными государствами, партнерами СССР, он (Сталин) был готов всегда»1170.
В 1930 г. Чичерин замечал: «Из наших, по известному шутливому выражению, «внутренних врагов» первый — Коминтерн. До 1929 г. неприятностей с ним хоть и было много, но удавалось положение улаживать. С 1929 г. положение стало совершенно невыносимым, это смерть внешней политики…»1171. При этом современные исследователи отмечают, что: «Политбюро справедливо опасалось, что разговоры о восстании в Европе на фоне начавшейся «Великой депрессии» спровоцируют ответную реакцию англо-французских «империалистов», для которых антисоветская интервенция может показаться привлекательным способом выхода из экономического кризиса»1172. Действительно, в декабре 1929 г. во Франции Эрбети пугал Бриана советской угрозой: «в экономическом отношении СССР готовится расшатать иностранные рынки с помощью непреодолимого демпинга, который породит безработицу и облегчит революционную пропаганду..»1173. Франция ввела ограничения на советский экспорт в конце 1930 г.1174. Примечательно, что первой в послевоенной Европе, путем ослабления франка, стала демпинговать именно Франция. А в 1929 г. рынки расшатал не советский демпинг, а Великая Депрессия, обрушившая мировую торговлю[62].
С наступлением Великой Депрессии в Германии произошел взрывной рост популярности фашистской партии. На выборах 1930 г. количество голосов, поданных за НСДАП, выросло почти в 7 раз по сравнению с 1928 г., а к июлю 1932 г. — в 14 раз. НСДАП стала ведущей партией Германии. Лидер Коммунистической партии Германии (КПГ) Э. Тельман в 1930 г. заявляя: «В Германии мы стоим перед выбором. Один путь, на который вступила буржуазия, — это путь фашизма, установление открытой фашистской диктатуры. Другой путь, который предлагаем мы, коммунисты, — это путь к истинной свободе, к победе диктатуры пролетариата». Однако в ответ на призыв коммунистов доля поданных за них голосов к июльским выборам в Германии 1932 г. выросла всего в полтора раза. Надежда оставалась на социал-демократов, которые хоть и теряли популярность, но в 1930 г. еще являлись крупнейшей партией Германии.
Несмотря на то что коммунисты и социал-демократы представляли собой левый спектр политических сил, накаленность отношений между ними была во много раз сильнее, чем между социал-демократами и умеренными правыми. Стена недоверия между партиями возникла не вчера. Коммунисты и социал-демократы стояли по разные стороны баррикад, начиная с гражданской войны в России. Именно социал-демократы стали основной силой, подавлявшей коммунистические революций в Германии и Венгрии в 1919 г. В 1922 г. попустительство социал-демократов способствовало приходу к власти Муссолини, за что социал-демократы в советской прессе получили прозвище «социал-фашистов». А в 1924 г. определение Г. Зиновьева: «Фашисты — это правая рука, социал-демократы — левая рука буржуазии»1175. В 1925 г. единственной крупной политической группой, которая, по словам Луначарского, «восхищалась перспективами Локарно и продолжала свою политику злобного брюзжания против Советов», были… германские социал-демократы1176.
В соответствии с прогнозом Коминтерна о неизбежно скором кризисе капитализма, в тезисах Н. Бухарина на VI конгрессе Коминтерна (1928 г.) утверждалось, что у буржуазии осталось два пути из нараставшего кризиса — использование социал-демократии или установление прямой фашистской диктатуры1177. События развивались в полном соответствии с прогнозами Коминтерна Впрочем, по вопросам сотрудничества с социал-демократами в его рядах настроения были далеки от полного единства. Так, К. Макдермот и Д. Агню полагают, что в Москве, в то время шла «упорная борьба между осторожными «новаторами» во главе с Димитровым, Мануильским и Куусиненом, с одной стороны, и непримиримыми «фундаменталистами», сплотившимися вокруг Пятницкого, Куна, Лозовского и Кнорина, — с другой»1178.
На практике КПГ неоднократно призывала лидеров СДПГ к совместной борьбе против фашистской угрозы, но последние неизменно категорически отвергали их1179. Так во время предвыборной президентской кампании 1932 г. Э. Тельман призвал «устранить ту стену, которая стоит между социал-демократами и коммунистическими рабочими»1180. Но руководство СДПГ в очередной раз отклонило предложение. В свою очередь, сами лидеры СДПГ оказались не способны предложить какую-либо внятную платформу для сотрудничества. Социал-демократы в 1930 г. были правящей партией, и они потерпели поражение, поскольку им просто нечего было предложить, для вывода страны из кризиса. С этого времени социал-демократы, несмотря на то что они оставались ведущей партией Германии, фактически самоустранились от власти, последовательно сдавая свои позиции.
«Стена недоверия» между партиями закачалась после прихода Гитлера к власти. 19 февраля 1933 г. бюро Рабочего социалистического интернационала (РСИ) приняло резолюцию, обращенную к Коминтерну: «Важно связать борьбу против фашизма с борьбой против угрозы новой войны, с борьбой против капитализма, за завоевание власти рабочим классом, за социализм»1181. Коминтерн сделал ответный шаг 5 марта 1933 г.: «Сделать еще одну попытку установления единого*рабочего фронта совместно с социал-демократическими рабочими массами при посредничестве социал-демократических партий»1182. Происходившие изменения наглядно демонстрировала смена в настроениях будущего генерального секретаря Коминтерна Г. Димитрова.
