Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Через два дня детей переправляют в Лондон на рыбацком судне с пушками, только что приваренными к постаментам на носу. В Англии Эстер предъявляет какому-то докеру деньги и письмо от доктора Розенбаума. Ее помещают в больницу, где мужчина в белом халате наделяет ее подержанной одеждой, бутылкой люминала и документами на въезд в Соединенные Штаты.
22
Вот голос Инги Хоффман:
– На Бендерштрассе был еврейский обувной магазин. В ту ночь, когда повсюду били стекла, какой-то мальчишка проломил дверь и заполз внутрь. Снаружи стоял его отец, и, когда мальчишка вылез обратно с четырьмя парами туфель, он стал ругать сына. Я думала, он ругает его за воровство, а он ругался, потому что одна из пар состояла из двух правых туфель. Он послал мальчишку обратно, чтобы тот исправил свою оплошность.
Инга пытается усмехнуться, но получается судорожный всхлип.
А вот голос маленькой Зиты Деттман:
– Не все относились к нам плохо. Однажды две дамы оставили у нас на крыльце корзинку с выпечкой. Ну, вы же помните! Я схватила какую-то плюшку – и сразу в рот. Она была с клубничным вареньем. С клубничным вареньем!
Слышится голос какой-то совсем маленькой девочки. Она поет:
– Папа купил нам козлика-кроху. Всего за два зуза, очень неплохо…{134}
Ее перебивает Герда Копф:
– У всех на слуху утверждение, будто в иные моменты перед твоими глазами проносится вся жизнь. Но это не так. Жизнь ведь очень большая, она содержит миллиард разных вещей – столько, сколько, наверное, иголок на сосне. При этом музыки ты не слышишь, лишь какой-то звук вроде далекого-далекого вскрика. Будто вдруг дым откуда-то вырвался. Или женщина чуть вдохнула, словно собирается запеть.
Пауза. Шарканье ног. Эстер сидит на заднем дворе, и по зонту, который укрепил над нею Роберт, стучит дождь. В воздухе разливается особая сладость, густая, многоцветная – здесь и роза, и просто мокрая трава. Эстер слышно, как сквозь чащу деревьев пробивается голос Регины Гольдшмидт:
– В конце квартала мы часто видели одну женщину, бездомную. Все звали ее Тетка-в-Очках. Она годами спала на тротуаре. Бывало, другие девочки говорили: ну почему бы ей не уйти куда-нибудь? А я знаю почему. Потому что Тетке-в-Очках идти было не к кому. И поэтому она сдалась. Я принесла ей расческу, потому что ее волосы были в жутком виде. А потом я подумала: ей ведь холодно, и отдала ей мой красный шарф. Все равно коричневый у меня был куда приличнее. Потом я отнесла ей шерстяной плед с цветными кругами, который взяла из комода в комнате фрау Коэн. Я положила его рядом с Теткой-в-Очках, когда она спала. Помню, руки у нее были все покрыты чешуйками, так что я была рада, что она не проснулась. Через два дня полицейские увели ее, арестовали за кражу, а я ничего не сказала. Больше я Тетку-в-Очках не видела. И никто ее больше не видел. Это осталось у меня в памяти. Вот, запомнилось.
Дождь слабеет. С листьев капает. Весь сад курится паром.
23
Комитет спасения евреев отдает Эстер на попечение бездетной пары в Нью-Джерси. Так совпало, что их фамилия оказывается Розенбаум. Они румынские иммигранты в первом поколении, живут в двухкомнатном доме, оборудованном на барже. Обеденный стол у них маленький (большой на их барже, которую они называют «нашей галерой», просто не помещается), зато порции еды кажутся Эстер бесстыже огромными: большущие кусищи баклажана, ломти курятины, полные тарелки дымящегося супа из зеленого горошка. Три раза в день все втроем они собираются за этим столиком в плавучем доме, пахнущем трюмной водой, сапожным кремом и пахлавой.
Каждый день Эстер пишет письма Мириам. Мистер Розенбаум собирает письма в пачки по шесть штук и отправляет с почтового отделения, что в городе Томс-Ривер. Куда они уходят, кто их получает, чьи руки от них избавляются, Эстер не узнает никогда.
Слухи о лагерях уничтожения понемногу проникают в газеты, и мистер Розенбаум только об этом и говорит. Зачем? – вот вопрос, который Эстер себе постоянно задает. Зачем доктор Розенбаум спас ее, почему именно ее, почему не Анелору, не Регину, не Эльзу? Почему не Мириам?
Антиконвульсанты она глотает непрестанно. Устраивается работать: продает билеты в кинотеатр. Пытается верить, что мир может быть приемлемым обиталищем. Но тишина в ее тесной, холодной комнатушке на барже Розенбаумов почти каждый день сводит ее с ума: мрачный синеватый свет, бьющий в окна с пирса, и ни детских голосов, ни музыки, лишь отдаленное уханье туманных горнов да скорбный скрип канатов, трущихся о битенги. Да при этом все к тому же еще и качается то туда, то сюда.
Память становится ее врагом. Эстер работает над тем, чтобы ее внимание постоянно фиксировалось на настоящем: всегда ведь есть какое-то сейчас – постоянно меняющийся запах ветра, сияние звезд, громкое и требовательное свирр-свирр-свиристенье цикад в парке. Есть то сейчас, которое из сегодня переваливает в сейчас наступающей ночи: туда, где сумрак, сгущающийся над Атлантикой, мерцание киноэкрана, какой-то танкер, бороздящий невидимые волны на горизонте, и снова память, память, которая того и гляди все затопит.
И все время как-то холодновато. Она покупает шерстяные платья и куртки на ватине, но, даже идя на работу в довольно жаркий весенний день, все равно чувствует, что у нее внутри засел непреходящий холод.
Когда Эстер встречает парня, который станет ее мужем, ей уже двадцать шесть и она свободно говорит по-английски. Он небольшого роста, очень общительный и постоянно готов громко и заразительно смеяться. Он знакомится с ней в кинотеатре; работает санитаром в больнице, но хочет быть велосипедистом – в том смысле, что мечтает открыть магазин велосипедов; сидя с ней на скамейке в парке, он без конца рассказывает ей о своих планах. Они уедут куда-нибудь далеко-далеко, будут продавать велики, чинить их и строить собственную семью.
Суть его планов далеко не так важна для нее, как тон, которым он их излагает, – уверенный и оптимистичный. И его голос. О, какой у него голос! Его голос гладок, как тончайший шелк, который жалко доставать из шкафа – разве что изредка, но уж достав, хочется касаться его ладонями и гладить, гладить…
То, что она жива, что ходит с этим мальчиком – ест с ним одно на двоих ванильное мороженое, бродит по рынкам, покупает тяжелые, как пушечные ядра, кочаны капусты, – иногда наполняет Эстер парализующим, удушающим стыдом. Почему дожить до этого выпало именно ей? Когда никому из других девочек не довелось! Подчас у нее возникает такое ощущение, будто она состоит из разнородных частей, которые между собой едва скреплены, – стоит на миг забыться, утратить власть над собой, и она разлетится в куски.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
