Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
Вовушка, слушая Вадима Кузьмича, все пытался понять – издевается ли тот над Натальей Михайловной, над ним, Вовушкой, или над самим собой.
– А дальше? Что дальше?
– Дальнейшее состоит из повторения вышеперечисленного. – Вадим Кузьмич жестко посмотрел Вовушке в глаза.
– А ты не хочешь вернуться к…
– Вовушка, – протянула Наталья Михайловна. – О чем ты говоришь! Есть такое понятие – дисквалификация.
– Ты хочешь сказать…
– Нет, я не хочу вернуться, – ответил Вадим Кузьмич. – Мне нравится то, чем я занимаюсь.
– Этого не может быть, – сказал Вовушка, – хотя, если подумать…
– Не надо! – оборвала его Наталья Михайловна. – Не надо думать над тем, как подсластить пилюлю. Давайте называть вещи своими именами. Не всем же быть удачливыми, не всем дано ломать обстоятельства, большинство полностью от них зависит. Потешать людей, показывая им фотки с пьяными физиономиями, наверно, и в этом можно находить смысл жизни! – Наталья Михайловна расхохоталась громко и отрывисто, так что смех стал продолжением ее слов, самым сильным доводом.
Вовушка и Вадим Кузьмич решили, что наступил удачный момент наполнить рюмки – их руки столкнулись у бутылки. Они понимающе улыбнулись друг другу, и улыбка объединила их и утешила. А Наталья Михайловна, нанеся безжалостный и верный удар, отвернулась горделиво, показав мужчинам высокородный профиль, несколько подпорченный, правда, разросшимися родинками, которые вполне можно было назвать бородавками, но из уважения к даме мы этого не сделаем.
И вот теперь, когда мы взглянули на Наталью Михайловну с близкого расстояния, можно сказать несколько слов об этой женщине. Она столь явственно видела свое превосходство над мужем, что даже не хотела скрывать это от кого бы то ни было. Такое право давали ей разочарования, эти пожарища, в которых сгорели мечты о красивой и значительной жизни. А когда сгорают мечты, когда сгорают самые заветные мечты о нарядах, вечерах в сверкающих залах, среди известных людей, свет славы которых дает смысл твоему существованию, когда отпылают и рухнут обгоревшие сваи мостов, соединявших тебя с чем-то прекрасным и недостижимым, ты начинаешь понимать, что на черных пожарищах годами не появляются зеленые ростки обновленных желаний. Выгоревшие пятна остаются в душе и делают человека суше, может быть, даже сильнее, но сила исходит не от доброты и возможностей, нет, она от ущемленности, обиды, разочарований.
Другими словами, эта сила от слабости.
А что касается пепелищ, то у кого их нет? У кого нет угасших желаний, потерявших смысл стремлений, разоренных и разграбленных надежд, словно по ним прошлись татары поганые! Но Наталья Михайловна отличалась тем, что сама никогда не забывала об этом, да и другим не давала забыть. Оглядываясь иногда назад, скользя взглядом по пепелищам своей души, поднимая в себе маленькие смерчи из праха былых желаний, Наталья Михайловна испытывала странное наслаждение. Вид пожарищ давал ей чувство незаслуженной обиды, нанесенной людьми злыми, глупыми и недостойными.
Можно увлекательно рассказать о воспоминаниях, которым предавались Вовушка и Вадим Кузьмич, о воспоминаниях, составлявших часть их прошлого. Возможно, они заставили бы их всплакнуть, появись на столе еще одна бутылка водки. Не менее интересен был рассказ Вовушки о старом городе Кордове, о том, как заблудился он в центре Мадрида и тем до сих пор был счастлив, о злачных подвальчиках плацца Майор, об оружейных лавках Толедо, о полотнах трагического художника Эль Греко, о королевском дворце неописуемой роскоши и сдержанного достоинства, который тем не менее по этим показателям явно уступает отечественному Эрмитажу, и, наконец, об универмагах, барахолках, распродажах.
Надо отметить, что к последнему Вадим Кузьмич отнесся почти безразлично, чего нельзя сказать о Наталье Михайловне. Куда деваться, одно лишь упоминание о мадридском универмаге Пресьядос всколыхнуло что-то важное в ее душе. Поминутно вскакивая, ломая пальцы, прижимая их к раскрасневшимся щекам, она уточняла, сравнивала, сопоставляла цены, расцветки, зарплаты, фасоны, пока, насытившись, не откинулась обессиленно на спинку стула, глядя отрешенно куда-то в далекую даль и, конечно же, видя солнечную Испанию и там себя – счастливую, нарядную, веселую.
Словно вспомнив о чем-то, Наталья Михайловна быстро удалилась в комнату с загадочной улыбкой. Через минуту появилась в туфлях необыкновенной красоты. Они, правда, слегка жали ногу, особенно правую, а кроме того, высота каблука невольно заставляла придерживаться за стены, но это ее не смущало.
– Ну? – спросила она, задорно глядя на Вовушку.
– Потрясающе! Вадька! Посмотри на свою жену! Ты видел когда-нибудь подобное?! – Благодаря постоянной необходимости скрывать робость и неуверенность Вовушка выработал в себе удивительную способность управлять выражением лица и всегда говорил очень искренне, прекрасно владея и смущением, и лукавством, и восторгом.
– Это еще что! – вдохновленно воскликнула Наталья Михайловна и, умчавшись в комнату, тут же вернулась в… ночной сорочке. Крутнувшись на одной ноге, она остановилась перед Вовушкой, уперев руки в бока и выставив вперед ногу. В ее позе был вызов танцовщицы, исполняющей роль Кармен, той самой Кармен, которая в свое время работала на табачной фабрике в Севилье, – не далее как вчера Вовушка разочарованно рассматривал это унылое здание буроватого цвета. Наталья Михайловна нетерпеливо топнула ножкой, требуя восторженного ответа.
– Хорошая сорочка, – промямлил Вовушка, стараясь не смотреть на просвечивающуюся грудь Натальи Михайловны, на темнеющий пупок, на все те выступы и впадины, которые, будучи расположены в некоей последовательности, и создают срам. – Очень хорошая, – добавил Вовушка.
– Какая сорочка?! Это платье! Это вечернее платье! Сам понимаешь, носить его на кухне… Хо-хо-хо! – возбужденно хихикнула Наталья Михайловна, увидев собственное тело сквозь складки платья. – Да оно еще лучше, чем я думала! А?
Вовушка не успел ответить. Молча, с застывшей улыбкой поднялся и вышел Вадим Кузьмич. Вскоре послышался грохот выдвигаемых ящиков, что-то упало, что-то разбилось. При звоне разбитого стекла Наталья Михайловна оцепенела, побледнела и пребывала в этом состоянии, пока на пороге не появился Вадим Кузьмич. Он вошел на кухню с ворохом нижнего белья, штанов, простыней, носков, галстуков, на голове его красовалась папаха из песца, а может быть, даже из соболя или верблюда, во всяком случае, папаха была большая и мохнатая.
– Вот! – Вадим Кузьмич бросил все на пол. Говорил он, как всегда, тихо. – Я сейчас… Минутку… Разберусь и все покажу. Значит так, вот это мои штаны. Очень хорошие штаны, я их купил в местном универмаге совершенно случайно. Но лучше бы я их не покупал, потому что они велики и у меня возле колен болтается то, чему положено быть гораздо выше. Так… Это полотенце нам подарила соседка с первого этажа. Ее дальняя родственница работает в каком-то блатном магазине… Галстук тоже не простой. Присутствующая здесь моя жена, Наталья Михайловна Анфертьева, в девичестве Воскресенская, подтвердит, что надеть его за три года обладания мне не пришлось по причине отсутствия костюма, подходящего к этому галстуку. Носки… Этим носкам цены нет, точно в таких ходит директор института, в котором работает вышеупомянутая Наталья Михайловна, урожденная Воскресенская… А вот эти подштанники, носовые платки, колготки с ромбиками, в которых ноги кажутся покрытыми язвами, мы за небольшие деньги купили на распродаже в магазине подержанных и слегка заношенных вещей.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
