Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
– Какой смысл в помиловании, если личные враги и Калийский картель приговорили его к смерти? Конечно, амнистия Эскобару не повредит, но для него это не окончательное решение.
Наркобарону и его приспешникам, по мнению Варгаса, нужно было срочно сесть в надежную тюрьму, чтобы очутиться под защитой государства.
Советники опасались, что падре Гарсия Эррерос, явившись в полдень на аудиенцию к президенту, озвучит какое-нибудь неприемлемое требование Эскобара, которое тот выдвинет в последний момент, заявив, что иначе не сдастся и не освободит заложников. Для правительства такое фиаско было бы непоправимой катастрофой. Габриэль Сильва, советник по международным вопросам, предложил подстраховаться двумя способами: во-первых, президенту лучше не встречаться с падре наедине, а во-вторых, сразу после окончания встречи нужно выпустить подробнейшее коммюнике. Во избежание домыслов и кривотолков. Рафаэль Пардо, улетевший накануне в Нью-Йорк, по телефону одобрил эти меры.
Президент принял падре Гарсию Эррероса в полдень. С падре пришли два священника из его прихода, а также Альберто Вильямисар с сыном Андресом. Со стороны президента на встрече присутствовали его личный секретарь Мигель Сильва и Маурисио Варгас. Президентская пресс-служба сделала фотографии и видеозапись, чтобы передать в СМИ, если встреча пройдет успешно. Если же нет, у журналистов по крайней мере не будет свидетельств ее провала.
Прекрасно сознавая важность момента, падре подробно рассказал президенту о встрече с Эскобаром. Он совершенно не сомневался, что Эскобар сдастся и освободит заложников. Свои слова священник подтвердил записями, сделанными вместе с Эскобаром при встрече. Единственное условие Эскобара состояло в том, что он хочет сидеть не в Итагуи, а в Энвигадо, поскольку там безопаснее.
Президент прочитал записи и вернул их падре. Ему бросилось в глаза, что Эскобар не обещал выпустить заложников, а согласился лишь переговорить об этом с Невыдаванцами. Вильямисар объяснил, что Эскобар перестраховывается. Он никогда не признается, что заложники в его руках, поскольку это было бы доказательством его вины.
Падре поинтересовался, что делать, если Эскобар будет настаивать на его присутствии при сдаче властям. Президент считал, что надо соглашаться. А по поводу риска – падре выражал такие опасения – заявил, что никто лучше самого Эскобара не способен обеспечить безопасность его собственных действий. В конце президент сказал (найдя, кстати, поддержку у сопровождающих Гарсию Эррероса лиц), что на данном этапе необходимо свести публичные высказывания к минимуму, дабы не испортить все одним неосторожным словом. Падре согласился и, прощаясь, неожиданно заявил:
– Я сделал это, чтобы послужить стране. И если будет нужно, готов помочь еще. Например, провести мирные переговоры с этим… другим священником.
Все мгновенно догадались, что речь идет об испанском священнике Мануэле Пересе, команданте Национальной армии освобождения. Встреча длилась двадцать минут, никакого официального коммюнике не последовало. Общаясь с прессой, верный своему обещанию падре проявил образцовую сдержанность.
* * *
Маруха посмотрела по телевизору пресс-конференцию падре и не увидела ничего нового. Опять показывали журналистов, подкарауливавших заложников. Это вполне могли быть и вчерашние записи. Утро прошло точь-в-точь как вчера, и у Марухи осталось время на просмотр вечерних телесериалов. Дамарис, воодушевленная официальным заявлением Эскобара, разрешила Марухе составить обеденное меню. Прямо как приговоренному преступнику накануне казни! Маруха абсолютно серьезно ответила, что ее любая еда устраивает, лишь бы не чечевица. Но Дамарис захлопоталась, не успела сбегать за покупками, и прощальный ужин состоял из голой чечевицы.
Пачо же переоделся в то, в чем был в день похищения – от сидячего образа жизни и неправильного питания он потолстел, и одежда стала ему тесна, – и приник к радиоприемнику, куря одну сигарету за другой. Что только не рассказывали про его освобождение! Правда соседствовала с дикими небылицами, которые выдумывали его коллеги, ошалевшие от напряженного ожидания. Например, кто-то якобы видел, как он инкогнито обедал в ресторане. А на самом деле это был его брат.
Пачо перечитал статьи, комментарии и информационные заметки, которые пописывал в плену, чтобы не забыть ремесло. Он хотел, выйдя на волю, опубликовать это как свидетельство своих суровых будней. Материалов накопилось больше сотни. Пачо прочел охранникам статью, написанную в декабре, когда консерваторы оспаривали легитимность выборов в Конституционную Ассамблею. Пачо дал им жесткий отпор, выражаясь решительно и непредвзято; чувствовалось, что в заточении он о многом успел поразмыслить. «Все мы знаем, как добываются голоса в Колумбии и как были избраны многие депутаты», – говорилось в статье. Подкуп избирателей стал обычным делом, особенно на побережье; обмен голосов на лотерейные билеты для покупки бытовой техники теперь в порядке вещей; многие добиваются депутатского кресла всякими другими нечестными способами. Поэтому избирают одних и тех же, и теперь они, «боясь потерять свои привилегии, плачут горючими слезами». В конце статьи Пачо, фактически обличая сам себя, признавал: «Беспристрастность средств массовой информации – в том числе и газеты «Тьемпо», за которую мы столько боролись и которой постепенно добивались, – стала теперь химерой».
Но особенно поражает статья, которую Пачо написал, когда в политических кругах начались нападки на М-19, набравшую на выборах в Конституционную Ассамблею больше десяти процентов голосов. «Агрессивность политиков по отношению к М-19, – отмечает Пачо, – ограничение (если не сказать, дискриминационное запрещение) доступа к СМИ показывают, как далеки мы еще от толерантности и с каким трудом в нашем обществе изменяется самое главное – сознание». Пачо считал, что политический класс, играя в демократию, допустил М-19 к выборам, но когда партия набрала больше десяти процентов голосов, на нее начали спускать всех собак. Заканчивалась статья в стиле дедушки Пачо, Энрике Сантоса Монтехо (Калибана), самого популярного обозревателя за всю историю колумбийской журналистики: «Наши весьма специфические традиционалисты убили тигра, а потом испугались его шкуры». Это была удивительная метаморфоза, ведь Пачо еще в школе выделялся именно своими консервативными взглядами, был традиционалистом-романтиком.
Он уничтожил все статьи, кроме трех, которые решил сохранить, сам не понимая почему. Еще он оставил черновики писем к родным и к президенту, а также свое завещание. Пачо намеревался взять на волю и цепь, которой его приковывали к кровати, – в надежде, что она вдохновит скульптора Бернардо Сальседо на создание какого-нибудь шедевра, – но охранники не разрешили, боясь, что на цепи обнаружат отпечатки их пальцев.
Маруха же, наоборот, не собиралась сохранять напоминаний об ужасном периоде, который стремилась вычеркнуть из памяти. Но когда около шести вечера дверь в ее комнату начала приоткрываться, Маруха вдруг осознала, что эти горькие полгода еще долго будут аукаться в ее жизни. После убийства Марины и расставания с Беатрис в шесть часов вечера она всегда испытывала смешанные чувства, ведь это было и время казни, и час выхода на свободу. У Марухи душа ушла в пятки. Сейчас прозвучит зловещая ритуальная фраза: «Мы за вами, собирайтесь».
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
