— Нет.
— Нет.
— Не врешь, вижу. Странно. Почему?
— Потому что он не хотел, чтобы мне было хорошо.
— Нет. Он только хотел успокоиться.
— Понимаю. В народе это называют: охоту сбить. Сбил?
— Кажется.
— Боюсь только, что ненадолго. Если опять захочет быть с тобой, ты согласишься?
— Наверное.
— Немного.
— Гораздо.
— Ладно. Разрешаю еще раз. Последний. Договорились?
— Не знаю.
— Что ж мне, убить, что ли, тебя? — спросил Дмитрий.
Спросил с размышлением, будто и впрямь серьезно решал вопрос, не убить ли ему Женечку.
— Все, — сказала Женечка, сама не понимая, кого она имеет в виду.
Глава 8
Прошло три дня.
Черная машина появилась в пятницу вечером.
Дверца открылась, Женечка подошла и села в машину.
— Я скучал, — сказал Виктор.
— Я немного тоже.
— Могла бы и не говорить.
— Почему? И без моих слов знаешь?
— Нет. Просто не хочу знать. Едем ко мне?
— Хорошо.
— Слишком быстро ты соглашаешься.
— Если бы я не согласилась и вышла, ты стал бы меня преследовать.
— Тоже верно.
Через несколько минут они были в его квартире.
— Я хочу сегодня разрешить себе все, — сказал Виктор. — То, что я сдерживаюсь, выделяет тебя из других. Это неправильно. Я не хочу выделять тебя. И не хочу сдерживаться, я не привык сдерживаться. Я позволю себе все, но в последний раз. После этого ты исчезнешь для меня.
— Нелогично, — сказала Женечка. — А если ты потом опять захочешь меня видеть и быть со мной? Значит, опять сдерживаться? Но ведь ты не привык? Как быть?
— Плевать на логику, — сказал Виктор. — Я так решил.
— А как я решила, тебе неинтересно знать?
— Абсолютно неинтересно.
— То есть ты и силу готов применить?
— Готов.
— Тебе повезло. Если бы ты мне не нравился, тебе бы не помогла никакая сила.
— Ладно! — грубо оборвал разговор Виктор. — Хватит болтать, займемся любовью!
Женечка усмехнулась. Виктор, поднимаясь по лестнице, не видел этой усмешки.
…Маска грубости и властности, которую (быть может, по привычке) нацепил на себя Виктор, скоро исчезла, проглянули подростковые смущение и неловкость, но и они прошли, появилось что-то зрелое, мужское, раскованное, превратившееся в искреннюю и простодушную радость, в веселое увлечение и даже баловство (он несколько раз начинал смеяться, и она отвечала смехом), а потом уже не было ни масок, ни возраста, ни игры, ни веселья, а все превратилось в томительно длящееся изумление — и для него, и для нее, и вот они не сводят глаз друг с друга, как будто дожидаясь какого-то условного знака в глубине зрачков, чтобы одновременно победить и одновременно сдаться, и им это удалось, первый звук ее голоса совпал с его первым звуком, только он нервно смеялся в блаженной истерике, а она в такой же блаженной истерике рыдала, и его смех был похож на плач, а ее плач был похож на смех.
Они долго молчали. Она думала о том, что у этого человека не было юности. Да и молодости тоже. Из подростковости он насильно шагнул сразу во взрослость. От этого и остается во многом подростком. От этого, однако, вполне взросл — иначе бы не вел столь успешно свои большие взрослые дела, которые сделали его миллионером (о чем странно думать, глядя сбоку на растрепавшиеся его жесткие мальчишеские волосы). А он думал о том, что впервые не чувствует удовлетворения, при том, что полученное удовлетворение оказалось больше, чем когда бы то ни было и с кем бы то ни было. Он думал, что попал в тупик, в западню. Его планы, его цели, его дела — все кажется сейчас смешным и мелким. Это плохо, это неправильно. Но как быть?
Если сдерживать себя, это займет слишком много времени.
— Я возьму отпуск, — сказал он. — Я восемь лет не был в отпуске. У меня даже полных выходных дней, в сущности, не было. И мы поедем с тобой… куда ты хочешь?
— Не знаю.
— Но ты мечтала о какой-то стране, о каком-то городе?
— Нет. Я не предполагала, что поеду куда-то, поэтому и не мечтала.
— Любишь солнце и море?
— Да. Но почему море? Тогда уж океан.
— Атлантический устроит тебя?
— Вполне.
— Флорида устроит тебя? Там куча народу, но есть и тихие места, я там был несколько дней. Чуть со скуки не сдох.
— Хорошо. Только я должна посоветоваться с Дмитрием.
— В каком смысле?
— Ну, сказать ему. Надеюсь, он поймет.
Виктор приподнялся на локте и долго смотрел в улыбающееся незамутненное лицо Женечки.
— Объясни, при чем тут Дмитрий.
— Но я же люблю его, — объяснила Женечка.
— А меня?
— Тебя еще нет. Но нравишься гораздо больше, чем раньше.
— Постой. Не понимаю. У тебя было с ним так, как со мной сейчас?
— Ни разу.
— За что же ты его любишь-то?
— За него самого. Ты все-таки деловой человек. Любишь задавать вопросы и терпеть не можешь препятствий.
— Я терпеть не могу неопределенности! Ты хочешь полететь со мной во Флориду?
— Да.
— Все. Остальное мы уладим.
Он позвонил шоферу, стал давать ему какие-то указания, а Женечка пошла в ванную комнату.
Она пробыла там довольно долго, плескаясь и почти плавая в огромной ванной. Она чувствовала себя счастливой и одинокой. Ей даже показалось, что она на какое-то время заснула.
Когда она вышла, в спальне никого не было.
Накинув белый халат, предупредительно приготовленный Виктором, она прошла по пустым комнатам, вышла на террасу.
Там расположились Виктор и Дмитрий. Виктор пил сок, Дмитрий водку. То ли они уже поговорили, то ли еще не начинали разговора: сидели далеко друг против друга и молчали.
Женечка тоже взяла легкое плетеное кресло и поставила его на равном расстоянии между ними так, чтобы видеть обоих.
— Значит, на океан захотелось? — спросил ее Дмитрий.