— Чур твоя ошибочка! — усмехнулся Журенко. — Он сказал: «Спрашивайте, Андрей Георгиевич! У вас, наверно, к следственным органам давно вопросы накопились!»
— Лихо! — признался я. — И что дальше?!
— Накопился, говорю, один. Где тот хмырь… следователь, извиняюсь, нынче сидит?!
— Под следствием, — отвечает. — Да вы спрашивайте, спрашивайте… За что под следствием? За то, что мерзавец и преступник.
— А что с Угаровым случилось? — обнаглел я вконец.
— Вот! — Заклунный достал из ящика стола газету какую-то, вроде не нашу, не московскую, и положил перед собой. — Это вопрос, на который я и обязан ответить! И не только вам. Что случилось с Угаровым и со всеми остальными сотрудниками вашей финансовой лавочки. И я отвечу на него, дайте только срок!
— Это вы, — говорю, — дайте срок всем гадам, кто за этим делом стоит… Короче, свой мужик этот Заклунный. Тебе бы к нему.
— Обожду пока. — Я принял из рук Лары чашку с кофе. — Ты, случайно, не в курсе, где управляющий нашим банком господин Савинов квартирует?
— В курсе, — подтвердил Андрей. — И как раз — случайно. Как-то весной шофер его, Мельник, желтухой заболел. А сменщика прислать не успели. Савинов и попросил меня подбросить его до хаты. Я ему даже сумку с продуктами на этаж поднял.
— На этаж — это хорошо, — напрягся я, отставляя кофе. — Найдешь хату?!
Лара встревоженно молчала, прислушиваясь к нашему диалогу. Есть такой вид молчания: «женское тревожное». Но Лара молчала как человек, стойко и терпеливо. И я еще раз про себя поздравил Андрея с удачным выбором.
— Ну, поехали! — Я встал из-за стола. — Проверим в действии твой бегунок!
Провожая нас, Лара незаметно, но крепко стиснула мою ладонь. «Я тебе доверяю! — значило ее пожатие. — Не подведи меня, Угаров! Кроме мужа, у меня никого!»
Дом Савинова располагался в Крылатском. В Крылатском располагаются многие дома состоятельных господ и влиятельных политиков. «Подальше от начальства — поближе к столовой» — гласит старая солдатская мудрость. На гражданке эту мудрость впору перефразировать: «Подальше от народа — поближе к кормушке». «Кормушкой» с известными оговорками в Москве принято считать улицу Осеннюю с президентским особнячком. Именно туда бы мой знакомый вождь Большие Клыки свое ненасытное рыло повернул. Против ветра ссать опасно, а стоять, раздувая ноздри, — прямой резон.
Пока Журенко наруливал, не переставая попутно восторгаться новым «козлом», я прикидывал свое теперешнее положение. И так прикидывал, и сяк прикидывал. Все его минусы и плюсы. Плюсов выходило больше со всех сторон: больше меня не искали и не стремились убить, как заведомого покойника, больше мне не нужно было работать — денег больше, чем лежало у меня на именном счете в «Дойче-Банке», мне не требовалось, и, что было особенно любопытно, больше я не хотел умирать. После всего пережитого, после всех невосполнимых потерь, я — хоть и стыдно было себе в этом признаться — как будто почувствовал заново вкус к жизни. Теперь о минусах. Минус был, собственно, один. Минус один «прототип» с доски — и партия возобновилась. Не сегодня-завтра появятся следующие жертвы. И все они будут на моей совести. Почему на моей? Потому что я чувствовал, как там потеснились мертвецы, ожидая пополнения.
Пролетев сгоряча на красный, Журенко затормозил при звуке милицейского посвиста. Инспектор, помахивая своей волшебной палочкой, вальяжно шествовал к машине.
— А транзитный номер — спереди! — вслух пустился рассуждать Журенко, слегка подгазовывая. — Так что номер он не видит! Сдаваться?! Или не сдаваться?! Вот где вопрос!.. Эх! Чистосердечное признание — первый шаг в тюрьму!
Журенко раздавил педаль газа, когда инспектор дошагал уже до цели путешествия. Я глянул в зеркальце заднего вида: блюститель даже про свисток свой забыл, ошарашенно провожая нас в путь. Так и застыл с протянутой рукой.
— Ничего! — злорадно заметил Журенко. — Бог подаст!
Результативную безнаказанность — вот что Андрей мне наглядно продемонстрировал. Дал урок. Фигурно выражаясь, транзитный номер спереди был теперь и у меня. Для своих поотставших преследователей я также стал невидимкой, что давало мне исключительную возможность мчаться вперед, нарушая все правила — и конспирации в том числе. А выложить свои недобитые карты перед Савиновым я мог почти без риска. Если Савинов являлся тем, за кого я его принимал, то я был его «срезанной» пешкой. По «самурайскому» же кодексу этих шахматистов — устному ли, письменному — за мое устранение нес ответственность глава «Третьего полюса» Маевский, и только он. Не Савинов. Потеряв пешку-Угарова, мой патрон должен был сейчас обдумывать следующий ход либо его совершить. Возможно, он проигрывал. Возможно, партия шла к ничьей. В обоих случаях, оставшись в живых, я автоматически становился его «джокером». Со мной он получал верный шанс закончить партию в свою пользу при любой позиции на доске. Маевский не справился и, значит, проиграл. Так, по крайней мере, я думал и хотел этим воспользоваться. А если Маевский и без того проигрывал партию? Если я был со стороны Савинова запланированной жертвой? Вот об этом я старался не думать. Так или иначе, я должен был попытаться до следующего убийства, коли оно еще не случилось, встретиться лицом к лицу с человеком, поставившим меня когда-то на клетку «е2».
— Едва не влипли! — нарушил молчание Журенко.
Я расхохотался. Даже думали мы с Андреем одними цифро-буквами.
— Ты чего?! — покосился он на меня.
— Да так. Анекдот вспомнил.
Журенко остановил машину у подъезда новой многоэтажки: судя по всему, произведения позднего турецкого зодчества.
— Вахтер? — спросил я, выбираясь на улицу.
— Домофон. — Андрей вслух помножил все, что знал. — Подъезд — первый, этаж — второй, дверь — слева на площадке четвертая… Квартира восемь получается!
Домофон был без телекамеры. День был воскресный. Савинов был дома.
— Кто? — искаженным голосом отозвался динамик на утопление кнопки.
— Петр Сергеевич?! Это Журенко! Секьюрити! Извиняюсь, что в неурочный час беспокою! — доложил Андрей, будто провинившийся студент. — Обстоятельства!
— Вы один?
Андрей глянул на меня. Я кивнул.
— С Угаровым!
— Я вас правильно понял?! — помолчав, уточнил Савинов.
— Вы его правильно поняли, Петр Сергеевич! — подступился я к домофону.
Замок щелкнул, и мы оказались внутри подъезда. Минуя лифт, мы поднялись на второй этаж. «Вот и камера», — отметил я портативную коробочку с телеобъективом над сейфовой дверью. Открыв дверь, хозяин жестом пригласил нас войти.
На службе я с Петром Сергеевичем встречался нечасто и видел его мельком. Невысокий, подтянутый, с развитой спортивной фигурой — плавание или теннис, — управляющий создавал впечатление выгодное. А создав его, поддерживал хорошими манерами и равным со всеми обращением. Лицо его было утонченным в плане и физическом, и духовном. Глубокие карие глаза, хоть и близко посаженные, внешности не портили. Сейчас они смотрели на меня удивленно и вопросительно. Ни волнения, ни тем более паники в них не замечалось.
