Но я любил Кэтлин и хотел, чтобы все обернулось совсем по-другому.
– Пап? – вернула меня на землю Кимберли. – Так ты скажешь ей эти четыре вещи?
– Все не так просто, – вздохнул я.
Глава 61
Эва Ле Саж оказалась настоящей куколкой. При росте в пять футов[79]она весила, казалось, не больше, чем моя левая рука. И ее лицо, и все остальное было настолько утонченным, что выглядело очень хрупким. У нее были кошачьи глаза миндального цвета, тронутые сединой волосы и голос юной девочки, в котором все еще слышался легчайший русский акцент. Когда я посмотрел на нее с близкого расстояния, то не смог заметить никакого сходства с Тарой Сигель, разве что рост и общее сходство лиц. Если Дарвин хотел вместо якобы умершей Тары представить труп Эвы, то нашим людям пришлось бы попотеть, чтобы сделать ее хоть немного похожей. Мне пришло в голову, что, возможно, за последние несколько лет Эва значительно изменилась, а Дарвину об этом не доложили.
Мне было интересно, сделала ли Калли хоть что-нибудь для того, чтобы изменить вес и внешний вид Эвы. Полкапли мышьяка раз в неделю могли превратить ее фигуру в ту, какой она была сейчас.
Калли, которая следила за мной, как ястреб, заметила, как пристально я рассматриваю Эву, и поняла, о чем я думаю. Она чуть заметно покачала головой. Это было напоминание, что я нахожусь на ее территории и что моя жизнь в ее руках. Я кивнул в ответ, надеясь, что она поймет: это не мое дело, все прекрасно.
Мы находились в роскошном кондоминиуме Калли и Эвы, чьи окна выходили на Стрип. Цена таких гнездышек начинается где-то от двух миллионов, но, осмотрев дизайн, мебель и ремонт, я решил, что они заплатили за него никак не меньше трех.
Оказалось, что Эва – великолепный повар. Она приготовила прекрасный обед из четырех блюд, такой, при котором к каждому новому блюду надо было подавать соответствующее вино. Каждый раз, когда я говорил Эве комплимент, Калли вся светилась от гордости. Было ясно, что Эва – ее самое большое сокровище…
Зазвонил мой телефон. Я посмотрел, кто звонит, извинился и вышел в холл.
– Что случилось, Сал?
– Ты читал сегодняшние газеты?
– Какие?
– Местные, из Цинциннати.
– Я сейчас в Вегасе, Сал.
– Это твои проблемы. В любом случае в сегодняшних газетах напечатали, что какой-то – как это называится? – аноним передал стипендию в размере двухсот тысяч долларов детям Мирона Голдштайна, чтобы те смогли учиться в Дартмуте.
– И что?
– Если ты еще не знаешь, то Голдштайн – это тот самый мужик, которому несколько дней назад перерезали горло на одной из площадок для отдыха здесь, в Цинциннати.
– И что?
– И что ты по этому поводу думаешь?
– Думаю, что его дети предпочли бы, чтобы их отец был жив.
– Мои так не думают, – заметил Сал.
– Не прибедняйся. Я уверен, что твои дети тебя любят.
– Но еще больше они любят деньги, секс и наркотики.
– Но ведь ты тоже есть где-то в этом списке.
– Ага. Где-то я тоже есть, – сказал он, немного подумав.
– Так вот, постарайся там и оставаться, Сал. В этом-то весь секрет.
Я разъединился. Девушки уже были на кухне.
– Давайте я помогу вам мыть посуду, – предложил я.
– Только не это, – сказала Эва. – Идите с Калли в кабинет и поболтайте там. А я присоединюсь к вам, как только закончу.
Калли проводила меня в кабинет.
– Ну и?.. – спросила она.
– Эва просто прелесть.
– Я же тебе говорила.
– Говорила. Послушай, Калли, если вы хотите пообжиматься прямо передо мной, так не сдерживайте себя; имей в виду, я не прочь.
– Пообжиматься? О боже мой!
Я посмотрел на нее. Может быть, Эва и очаровательна, но Калли не имеет себе равных. Она была одета в полосатые штаны с высоким поясом и пуловер с V-образным вырезом и короткими рукавами. Волосы у нее были в беспорядке, и от них исходил какой-то электрический свет. На кресло рядом с ней была небрежно брошена синяя диоровская сумка с ремнем на крупной пряжке. Руку Калли украшал теннисный браслет[80]с бриллиантами.
– Похоже на то, что эти последние три года без меня ты совсем неплохо зарабатывала, – заметил я.
– Одинокой девушке приходится крутиться, – ответила она и замолчала. В ее глазах появилось что-то неуловимое, и выражение ее лица слегка изменилось.
Я был вне игры больше трех лет, поэтому мои рефлексы должны были притупиться. Может быть, они действительно чуть хуже, чем в мои лучшие дни, но инстинкт меня никогда еще не подводил.
– Ты думаешь о чем-то, о чем не хочешь говорить мне, – сказал я.
– Да.
Калли встала, подошла к окну и стала около него спиной ко мне. Я не торопил ее. Со своего места я мог видеть только небо, в котором отражались сполохи рекламы казино, поэтому вместо того, чтобы смотреть в окошко, я сосредоточил взгляд на безукоризненной попке Калли. Мне показалось, что это гораздо интереснее того, что я могу увидеть на улице. Три года назад я давал ей твердую десятку в своем рейтинге, но за эти годы она умудрилась стать еще красивее.
Наконец Калли повернулась ко мне лицом.
– Кэтлин, – сказала она.
– А что с ней такого?
– Они назначили дату свадьбы.
Это известие не должно было произвести на меня такой эффект. То есть, я хочу сказать, я уже знал, что они помолвлены. Однако у меня в голове неожиданно зазвучали слова Кимберли. Кэтлин заслуживает того, чтобы знать. Может быть, я и не лучший кандидат в мужья, но три года назад она выбрала меня, прекрасно зная, что на свете существуют мужчины лучше меня. И Эдди заслуживала лучшего отчима, но что, если ей был не нужен лучший в мире отчим? Может быть, я был нужен Эдди со всеми своими недостатками? Короче говоря: Кэтлин имела право выбрать.
Последнее, что я услышал от Калли, когда уходил, было:
– Если ты все еще хочешь Кэтлин, то поторопись.
А мои последние слова, которые я сказал Калли, были:
– Помнишь, когда ты была ребенком, после того, что с тобой случилось, ты часами смотрела на то окно?
– Конечно.
– Ты все пыталась понять, как переплетаются деревянные части рамы, из которых она была сделана.
Калли согласно кивнула.
– Ты еще говорила, что думала, что если тебе удастся это понять, то это будет тем якорем, зацепившись за который ты сможешь заново построить свою жизнь.
