— Этот зал — для чистокровных, девочка, а не для слуг. Тебе нельзя здесь находиться. Даже в случае бури.
— Мне очень жаль, мисс. Я уже ухожу. Я не знала.
— Подожди минуту! — снова заговорила медсестра. — Ты сказала, что работаешь с паклей? Значит, у тебя ловкие пальцы и ты можешь делать перевязки. Иди сюда и берись за дело. Сюда, ко мне!
Люси пошла за медсестрой, склонив голову и стараясь быть незаметной. Подожди минуту, Люси. Я схвачу тебя и затащу в люк. Только подожди.
И тогда среди всех человеческих стонов и вопросительного шепота предметов рождения я услышал знакомый голос:
— Глория Эмма Аттинг?
Не обращай внимания и продолжай идти.
— Клод, Клод, что происходит?
Меня звала Пайналиппи. Она сидела среди своих кузин-школьниц, прижимая носовой платок к разбитой голове.
— Клод, я никогда не видела ничего подобного. Столько погибших! Я видела, как смыло кузину Хоррит. Она так кричала, когда ее уносило. О, Клод, что с нами станет?
— Привет, Пайналиппи. Бедная Хоррит! Просто не верится. Она никогда не была ко мне добра, но я не желал ей смерти. И Туммис, Пайналиппи. Туммис утонул.
— А дедушка не вернулся? Ты видел его?
— Нет, Пайналиппи, не видел.
— Дедушка знал бы, что делать.
— Да.
— Что за девочка пришла с тобой, Клод? Кто она?
— Просто Айрмонгер-служанка, — сказал я. — Какая-то подручная с нижних этажей. Ее завалило вещами, и я вытащил ее.
— Ты хороший, Клод, раз так беспокоишься о слугах. Не уверена, что я бы так смогла. Ты мне так нравишься.
— Я думаю, как бы помочь дяде Аливеру.
— Ты можешь посидеть со мной, Клод? Мне бы стало лучше.
— Ну… да, Пайналиппи, конечно, могу. Но сначала мне нужно…
— Пусть кто-нибудь другой поможет. Ты нужен мне.
— Правда, Пайналиппи?
— Клод! Клод Айрмонгер!
— Да, Пайналиппи!
— На тебе брюки!
— Да, правда… Я получил брюки.
Она шагнула ко мне, осмотрела меня сверху донизу, покачала головой в неверии, а затем — о небеса! — притянула меня к себе. От избытка ее чувств мне стало трудно дышать. К тому моменту Люси куда-то отлучилась — я не видел ее среди других Айрмонгеров.
— Я горжусь, — сказала Пайналиппи. — Так горжусь!
— Спасибо, Пайналиппи, большое спасибо. Я скоро вернусь.
— Я изменила свое мнение о тебе. Я больше не буду относиться к тебе пренебрежительно.
— Пайналиппи, я…
— Фой! Тиби! Идите сюда! Клод получил брюки!
— Пожалуйста, пожалуйста, Пайналиппи!
Но было уже поздно. Через мгновение мы оказались в окружении кузин, и, хотя некоторые из них были исцарапаны и перевязаны, каждая из них осмотрела мою обновку, улыбнулась мне и произнесла напутствие. А я все никак не мог найти Люси. Я нигде ее не видел.
— Он выглядит так величественно, правда? — сказала Пайналиппи.
— Да, Пин, он выглядит таким щеголем!
— Ты скоро выйдешь замуж, Пинни. Теперь это может произойти в любой день.
— Если это не последний день в нашей жизни.
— Ох, Пинни, не будь такой. У тебя есть мужчина, и у него есть брюки!
— Тебе есть за что держаться, правда, Пин?
— Пинни, я бы не упустила своего шанса.
— Да, — сказала она, — ты права. Я буду крепко за него держаться.
Она схватила меня за руку и сжала ее, чуть не раздавив.
— Он мой! — сказала она.
— Как это могло произойти так рано? Это такой сюрприз! Или ты все знал заранее?
— Дедушка, — пробормотал я. — Мне дал их дедушка.
— Дедушка! — заворковали они. — Сам дедушка!
— Да, — сказала Пайналиппи. — Я так горжусь!
Как, думал я, как мне от них избавиться? И куда подевалась Люси?
— Ты темная лошадка, мой Клод Айрмонгер, — сказала Пайналиппи, поглаживая одну из моих одетых в брюки ног.
Вот она, Люси! Она была совсем недалеко и делала кому-то перевязку.
— Дядя Аливер, — сказал я. — Думаю, дяде Аливеру нужна моя помощь. Он только что мне помахал. Я скоро вернусь, леди.
— Леди, — сказала Тиби. — Он назвал нас леди.
— Клод, — сказала Пайналиппи, — ты должен вернуться сразу, как только закончишь, ясно?
— Да, Пайналиппи, предельно ясно.
— Тогда поторопись. Я буду скучать.
Я двинулся к дядюшке Аливеру. Его руки были темно-красными — он только что закончил извлекать осколки фарфора из тела какого-то члена семьи. Я очень надеялся не попасться ему на глаза и вернуться к Люси, а затем, воспользовавшись авторитетом собственных брюк, освободить ее, но Аливер заметил меня и действительно помахал мне.
— Клод, Клод, у тебя руки не дрожат?
— Честно говоря, немного трясутся, дядя. Нервы. Ты знаешь, что у меня хронические головные боли. У меня в голове столько голосов, и все они пытаются друг друга перекричать. Я едва тебя слышу.
— Передо мной, — сказал Аливер, — твой дядя Идвид. Он весь изранен. В него попало множество предметов, они как будто специально в него целились. Я вытащил у него из груди массу осколков фарфора. Там был целый чайный сервиз. А в его левое ухо воткнулось чайное ситечко, оно словно пыталось залезть к нему в голову.
— Бедный дядя Идвид, ему действительно сильно досталось. Он в сознании, дядя? Он нас слышит?
— Губернатор так кричал, что я решил дать ему немного хлороформа, чтобы извлечь фарфор и зашить его. Но я уверен, что скоро он снова будет с нами. Смотри, Клод, он уже шевелится.
Лежавший на обеденном столе дядя Идвид вздрогнул, его рука потянулась к лежавшим рядом с ним щипцам. Его незрячие глаза оставались закрытыми, но его рот открылся, и до меня донесся едва слышный шепот:
— Хейворд… Это… Хейворд?
— Привет, дядя, как ты себя чувствуешь?
— Я превратился в дуршлаг, дорогой Клод, — прошептал он.
— Все не так плохо, сэр. Вы больше похожи на перечницу — всего несколько дырок, и те уже затягиваются.
На его губах снова заиграла улыбка.
— Ты хороший мальчик, Клод. Я тебя люблю.
— Спасибо, сэр.
— Собрание, Клод, Собрание внизу, и оно снова достигло невероятных размеров. Оно пытается вырваться на свободу. Ты не должен позволить ему это сделать! Если оно вырвется и соединится со Свалкой, то превратится в ужасного монстра, который всех нас погубит.
