– Внимание. Объявить взлет.
– Есть объявить взлет.
Самолетик качнулся и начал разгоняться. Быстрей, еще быстрей, минуя зазубрины в плохо обструганных досках. Вот уже достигнута нужная скорость.
Самолет взмыл в воздух. Алик самозабвенно рычал, изображая мотор. Крылья то наклонялись в стороны, то выравнивались.
…Черная, древняя ворона опустилась сверху на перекладину, поддерживающую крышу голубятни. Постучала носом о перила, деловито поискала у себя в перьях. Затем уставила блестящий, темный глаз на мальчика, ползающего на коленках по заваленному соломой полу. Он то издавал какие-то странные звуки, то выкрикивал короткие, отрывистые слова, то замолкал и заворожено глядел на сверкающий, серебристый предмет, похожий на маленькую птицу, зажатый у него в руке.
Ворона жила на свете не один десяток лет, но такого не видала. Она даже позабыла привычку каркать, молча сидела, приподняв одно крыло и раскрыв клюв. Серебряная птица то взмывала вверх, то камнем падала вниз, ослепительно блестя в последних лучах заходящего солнца.
Ворона посидела еще немного, потом оттолкнулась сильными лапами от перекладины и полетела над поселком, громко каркая.
19
Динаре отчаянно хотелось спать. Шутка ли – вскочить в пять утра, целый день проторчать в лаборатории, объясняя этим дотошным немцам что к чему. Потом самой везти их в гостиницу, то и дело застревая в пробках, ругаться с администратором, почему-то никак не желающим понять, что иностранцы хотят проживать в номерах по одному, а не по двое или даже трое. Да еще после всего этого не меньше получаса разговаривать по телефону с Кобзей, давая ему полный отчет о том, как прошел день. Тут забудешь, как тебя зовут!
Динара широко зевнула, всматриваясь воспаленными глазами в темноту за лобовым стеклом. Слава тебе Господи, еще каких-нибудь двадцать минут, и она будет дома. Залезет в ванну, примет душ. Напьется горячего чаю с мятой и завалится в постель. Как хорошо, что она живет одна, и никто не станет ей мешать. Приставать с расспросами, включать телевизор.
Сколько себя помнила Динара, она всегда мечтала об одиночестве. В детдоме вся жизнь была на виду – чтобы избежать чужих любопытных глаз ей приходилось прятаться под лестницей, в крошечном закутке, где уборщица хранила ведра и швабры. Там было настолько тесно, что Динара не могла сесть, только стоять, прижавшись спиной к холодной, бетонной стене. Но зато никому и в голову не приходило искать ее там – ни педагогам, ни жестоким одноклассникам, которые вечно дразнили ее дистрофиком и селедкой.
Рядом с ее правой ногой стояло железное ведро, носок левой упирался в щетинистую щетку на толстой палке. Здесь она могла поплакать, беззвучно, проглатывая соленые слезы. Или порадоваться, что бывало значительно реже.
Здесь она впервые вывела в уме уравнение реакции, которую химичка демонстрировала им во время урока. Записать формулу Динара не могла, так как ни ручки, ни бумаги у нее с собой не было. Она повторяла ее про себя до тех пор, пока цифры и буквы прочно не засели у нее в памяти. Так прочно, что на следующий день, когда химичка спросила, кто может составить уравнение по вчерашнему опыту, Динара, даже не подняв руки, выпалила с места всю формулу целиком, на одном дыхании.
Класс затих в удивлении. Сама химичка застыла у доски с мелом в руке. Динару в интернате не любили ни школьники, ни педагоги – слишком нелюдимой, дикой она была. Всегда молчала, улыбалась крайне редко, прилежанием не отличалась, хватала скромные троечки по всем предметам.
Единственным исключением являлась химия. Сначала, когда изучали таблицу Менделеева, ей было скучно. Она по привычке смотрела в окно на интернатский двор, на жиденькую березовую рощицу вдалеке, на грязные облака, бегущие по серому небу.
Потом учительница принесла газовую горелку, колбы, и начались опыты. Тут-то Динару и зацепило. Она во все глаза, не мигая, смотрела за тем, как в колбе с шипением и треском смешивались вещества, кардинально не похожие друг на друга. В воздух поднимался пар, за стеклом переливались всеми цветами радуги волшебные жидкости, казалось, из ничего росли снежно-белые и голубые кристаллы.
Динара осталась в классе после уроков, села на первую парту и прочитала учебник почти до середины. Она мало чего поняла, а попросить химичку объяснить ей материал на много занятий вперед не решилась. Единственное, что она усвоила – это то, что чудесные, невероятные по своей красоте реакции можно выражать с помощью цифр.
Отныне на уроках Динара сидела, не шелохнувшись, слушая объяснения химички. Постепенно она начала понимать. По-прежнему штудируя учебник, она стала разбираться в формулах все более и более уверенно. Однако, до поры до времени продолжала молчать, не поднимая руку и не отвечая на вопросы, ответы на которые прекрасно знала.
Последняя лабораторная была труднее, чем обычно. Химичка дала ее для подготовки к олимпиаде, рассчитывая подстегнуть к активным действиям классных отличников. Она просила дать подробное описание опытов и постараться отразить их с помощью формул.
Ни отличники, ни сама Динара знать не знали, что данное классу задание значительно превосходит по сложности школьную программу. Пока авангард класса мучительно соображал и что-то писал в черновиках, Динара стояла, скособочившись, в своем излюбленном месте, под лестницей. Ей не нужны были черновики, ее мозги, натренированные ежедневным чтением учебника, работали, как компьютер. Полчаса – и формула была готова. Динара сама поразилась тому, насколько красиво и логично у нее все получилось.
И вот теперь она сидела за партой на глазах у всего класса, поедаемая завистливыми взглядами, а напротив, у доски, стояла ошарашенная химичка. Ее аккуратно накрашенные губы были приоткрыты, выражая высшую степень удивления и недоумения. Еще бы! Забитая троечница, вечная молчунья, тощая, некрасивая девчонка только что, на глазах у всех без запинки выпалила решение сложного, из вузовской программы уравнения.
– П-повтори, пожалуйста, что ты сказала, – запинаясь, проговорила химичка.
Динара кивнула. Встала из-за парты и громко произнесла формулу от начала до конца.
– Потрясающе! А написать можешь? Вот здесь, на доске. – Химичка протянула ей мел.
Динара прошла между рядами парт, чувствуя спиной неприязненные взоры. Спокойно взяла мел из рук учительницы и принялась строчить каллиграфическим почерком. Та напряженно смотрела, как доска покрывается цифрами и буквами.
– Все. – Динара опустила руку с мелом и обернулась.
– Да, правильно. Молодчина. – Химичка обалдело улыбнулась. – Дети, смотрите, Динара вывела формулу по-своему. Так, как я вас не учила.
– Так поставьте ей пару, – выкрикнул классный задира Витька Евграфов.
– За что пару? – не поняла химичка.
