— Нет здесь никаких роз, — фыркает мамуля.
— Хочешь пить?
— А у тебя что, вода с собой?
Я извлекаю из-под скамейки сумку.
— Нет, вино.
— Ви, ты же знаешь: я не пью. Без повода.
— Тогда давай считать нашу вылазку серьезным поводом.
— Было бы что праздновать. У меня жизнь разбита, а ты…
— Мне очень жаль, что вы с папой расстались.
Мне действительно очень жаль. Я могу, задействовав колдовство, обеспечить мамуле временный душевный покой, но даже девятый уровень не дает возможности изменить характер человека.
— Ви, меня наконец приняли в жилищное сообщество. Я переезжаю.
— Мне кажется, мы будем лучше ладить, если перестанем целыми днями мозолить друг другу глаза.
— Да, я тоже так думаю. И знаешь что, Ви? Ты совсем не такая плохая дочь, какой я тебя считала. Поверь, я говорю так не потому, что ты даришь мне модные тряпки.
— Спасибо, мама. Одно время мне казалось, что у меня не мать, а ехидна. Теперь я так не думаю.
Мамуля обнимает меня за шею, я пытаюсь угнездиться у нее под мышкой. Получается далеко не сразу — неудивительно, без тренировки-то. Потом мы возвращаемся домой. Ну, Ви, и чего ты добилась посиделками с мамулей в парке? Да, было славно, но разве тебе стало легче?
Нисколько.
* * *
Когда в воскресенье я появляюсь в парке, Бланш и Юрий уже сидят за шахматным столиком, и, кажется, он ее натаскивает.
— Смотри, Бланш, насобачишься, и я больше не смогу с тобой играть, — улыбаюсь я.
— Не волнуйся, Ви. Раньше я тебе проигрывала, но теперь даже не надейся.
Мы начинаем игру, Юрий мельтешит перед глазами. Он меня недолюбливает, я знаю. Юрий очень чувствительный. Здорово, что Бланш его встретила. Я позволяю Бланш забрать ладью и слона — надо же ее подбодрить перед тем, как рассказывать про Марва.
— Бланш, у меня плохие новости.
— Жизнь прекрасна, если только у тебя не обнаружили рак. Давай выкладывай. Просто скажи все сразу, без предисловий.
— Марва посадят.
Браслеты перестают позвякивать.
— Боже мой!
— Бланш, мне очень жаль.
— Значит, ты ничего не смогла сделать? Я так на тебя надеялась!
— Тебе, конечно, нелегко в это поверить, учитывая, как зла я была на Марва, но я правда пыталась. Просто у меня ничего не вышло.
— Не знаю, что смогу для него сделать. Наверное, мне разрешат его навещать, но я так не люблю тюрьмы!
— А кто их любит! Поступай, как считаешь нужным. Это главное.
— Я знала, что Марв плохо кончит. Он всегда думал, что кривая вывезет. Ви, не повторяй его ошибок, не ищи в жизни легких путей.
Хороший совет, жаль, опоздал немного.
Чувствительный Юрий, заметив, как помрачнела Бланш, кладет руку ей на плечо. Бланш немедленно накрывает его ладонь своей. Браслеты звенят. Юрий смотрит на меня, как Ленин на буржуазию, из-под немыслимых бровей, которые от неприязни срослись в одну черно-бурую гусеницу.
— Бланш, черти взяли верх. Помочь?
— Не брала я никакой верх.
Кажется, эти слова я произношу впервые в жизни. (Небольшое преувеличение: за те пять лет, что мы играем в шахматы, я получила с Бланш энное количество тысяч долларов.)
— Поставь пешку на черную клетку номер шесть, — советует Юрий после того, как я делаю ход королевой.
Никогда еще нашу с Бланш игру не прерывали дурацкие советы с галерки. Поверьте мне, ничего хорошего, особенно если учесть, что русские шахматисты умыли американских.
— Подсказывать нечестно, — обижаюсь я.
— Юрий, перестань. Ви — моя подруга.
Бланш всегда на моей стороне. Что не мешает ей потихоньку двигать пешку в указанном Юрием направлении.
Я дарю гадкого Юрия натянутой улыбкой.
— У нее нет ни подруг, ни друзей, — не сдается Юрий (недаром же он русский). Юрий похож одновременно на Распутина, Сталина и еще добрую дюжину деспотов, орудовавших на территории великой державы. — Она только и умеет, что использовать людей.
Юрий смотрит на меня из-под своей гусеничной бровищи, рассчитывая, что я стану опровергать неопровержимое. Бланш нетерпеливо потряхивает браслетами, ждет, пока я сделаю ход. Ненавижу, когда обо мне высказываются в таком духе (что неудивительно, принимая во внимание известные обстоятельства), и с удовольствием посоветовала бы дяде Юре поспешить, а не то опоздает на товарняк, следующий прямиком в Сибирь.
Но Бланш его любит. И вероятность того, что из нас двоих она предпочла бы Юрия, а не меня (не меня!), весьма велика.
Пока, однако, Бланш верна старой дружбе:
— Юрий, хватит уже!
Я молчу, потому что Юрий абсолютно прав.
На следующее утро Кимберс поджидает меня возле бутика. Она сразу переходит к делу.
— А что, если предложить Кэлу взятку? У меня на счету тысяча триста восемьдесят шесть долларов сорок семь центов. Конечно, это немного, но ведь на госслужбе тоже не озолотишься.
— Кимберс, он взяток не берет.
— Но ведь я не виновата! Почти.
— Степень твоей вины установит суд, — говорю я самым жизнеутверждающим тоном.
Из подсобки выплывает Паоло. Меня он игнорирует — все еще злится из-за Регины.
— Рыба моя, — обращается он к Кимберс, — у тебя проблемы?
— Да, юридического характера.
Паоло бросает на меня выразительный взгляд и морщит лоб, изображая напряженную работу мысли.
— Я тебе помогу.
Кимберс чуть не подпрыгивает.
— Правда? Но как?
На лице Паоло расцветает улыбка коммивояжера.
— Рыба моя, тебе не кажется, что пора от слов переходить к делу?
— Трепло, — фыркаю я.
Паоло собрался завербовать Кимберс, и присутствовать при этом у меня нет ни малейшего желания. Уже в дверях кабинета моего слуха достигает до боли знакомая фраза:
— У нас имеется специальная программа, которая помогает справляться со всеми житейскими неурядицами.
Ну уж нет!!! Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и устремляюсь к Кимберс. Не позволю, чтобы в моем присутствии у людей отнимали души. Я и так наделала дел. Тащу Кимберс к двери.
— Не слушай Паоло. У него не все дома.
Кимберс упирается.
— А вдруг он мне поможет?
— И не надейся. Он, как какая-нибудь гадалка, скажет тебе то, что ты хочешь услышать. Вся эта бодяга может показаться правдоподобной, но, если ты на нее поведешься, будет хуже. Просто поверь мне на слово, ладно?
