– Я, видимо, окончательно отупел здесь, в Афганистане, – сказал Константин, разводя руками. – Ничего не пойму. Где это есть такая служба, чтобы возле своего домика?
– У нас в Припяти.
– Что за Припять?
– Городок под Киевом. Весь в зелени, в садах! А братишка мой, Леонид, там в пожарной охране. Как и ты, он старший лейтенант, – и добавила тихо, глядя ласково: – Только он еще не орденоносец. Пожарным ордена редко дают. А у тебя орден Красной Звезды…
– И шкура продырявлена душманами в трех местах, – тихо, в тон ей сказал Константин и добавил полушутя-полусерьезно: – Как вылет, так и встреча с той самой, что возле левого плеча караулит с косой.
– Шестой месяц я здесь, а все привыкнуть никак не могу, – вдруг нервно призналась Валентина, разливая чай по чашечкам, – хотя вроде бы столько крови перевидела, увечья всякие. В Киеве на линейной машине «скорой помощи» работала. Но какое сравнение, тут все другое!
– Знаешь, если откровенно говорить, то я скажу так: к этому человек вообще привыкнуть никогда не может. К войне, я имею в виду, – видимо, заметив какое-то непонимание в глазах Валентины, Константин подчеркнул. – Ведь посмотри внимательно. Что увидишь? Воюем мы вместе, коллективно, я бы сказал, а вот ранения, тем более смерть – у каждого своя, личная. Странно поначалу получается: люди вокруг тебя, свой боевой экипаж, десантники, а ты вроде бы не замечаешь их, словно на всем белом свете только и есть нас двое: ты да твоя смерть… Но все эти чувства и переживания давят на психику только до первых выстрелов. А потом, когда бой, когда втянешься, то уже ничего такого и не чувствуешь. Не успеваешь о смерти думать. Что-то такое в тебе начинает работать, что забирает все силы, всего тебя без остатка.
– Понимаю, – вздохнула Валентина. – Когда сюда ехала, подруги в один голос пугали: «Ты что, дура набитая? Куда поехать согласие дала? Там же война, да еще какая. Поймают душманы, нос и уши отрежут». Чуть не дрогнула, чуть не отказалась. Спасибо отцу, он у меня учитель, долго со мной толковал, а потом заключил: «Хочешь туда, дочка, поезжай, проверь себя». Вот проверяю, да что-то вроде не получается.
– Получится, – убежденно сказал Елизаров.
Он намеревался перевести разговор на другую тему, порасспросить Валентину о ее жизни в Киеве, о себе рассказать. Но не успел. Вдруг хлопнула наружная дверь, послышались легкие шаги в коридоре. В комнату вошла Надежда Мельникова, светловолосая, высокая ростом, крепкая, с мужскими размашистыми движениями. Она принесла с собой специфические запахи госпиталя – запахи лекарств, карболки, мыла…
– Ба! У нас гости! Извините за вторжение!
– Не кривляйся, Надежда, – сказала ей Валентина. – Проходи и садись. Чай будешь?
– Не откажусь, – она прошла и села на свою кровать, вздохнула. – Идти-то мне больше некуда. На свидание никто не пригласил.
– Знакомься, мой родственник по крови. А это моя подруга задушевная, сослуживица по работе и соседка по комнате.
– Старший лейтенант Константин Елизаров, – Константин встал, галантно поклонился.
– Надежда, – Мельникова протянула руку, сухо и крепко пожала. – Девчонка без приданого, без дачи и машины, но с профессией.
– Ты что это такая взвинченная? – удивленно спросила Валентина. – Обидел кто?
– Да нет, мне сейчас просто веселиться хочется! И дурачиться!
– С какой стати?
– Потому что наревелась… И устала до чертиков в глазах.
Константин и Валентина переглянулись настороженно.
– А что случилось? – спросил Елизаров.
– Привезли раненую, афганку. Девчонку лет восьми, не больше. Всю пулями изрешетили душманы. Семь сквозных ранений! Отец и мать у нее учителя… Точнее, были… Налетела на кишлак банда, ворвались душманы в дом, учинили расправу. Мать, отца, брата… Она кинулась бежать, так ей вдогонку… Бог ты мой! По таким девчонкам – из автоматов. Звери!
– Кто делал операцию? – спросила Валентина.
– Сам Юрий Александрович. Сказал, что теперь выживет. А у меня руки трясутся.
– Куда положили?
– В палату к твоему братцу-десантничку. Четвертую койку втиснули. Две капельницы девчурке подвесили.
В раскрытом окне, занавешенном марлей, показалась голова солдата-посыльного:
– Товарищ старший лейтенант! По всему городку разыскиваю! Срочный вылет! Вертолет уже загружают!
Елизаров, отодвинув чашечку с блюдцем, быстро встал и потянулся за своей фуражкой.
– Извините, служба. – И у самого порога обернулся, улыбнулся Валентине: – Сестренка, а чай допьем попозже, как вернусь!
Когда за летчиком захлопнулась дверь, Надежда налила чашечку, отхлебнула с наслаждением пару глотков, смакуя клубничное варенье. Потом повернулась к Валентине:
– Поздравляю!
– С чем? – спросила та, наливая и себе чай.
– С началом, – произнесла Надежда, многозначительно подняв брови.
– С каким началом? Ты о чем?
– С обыкновенным. Не прикидывайся, Валюша. И начинается у нас всегда самым заурядным способом.
– Ну, знаешь… Говори да не заговаривайся! – вспыхнула Водолагина.
– Тише, девочка! Не пускай пузыри, – Надежда сбросила туфли, уселась на кровать с ногами. – Полгодика наблюдала за тобой, когда же ты, наконец, выбор сделаешь, на ком остановишься. У тебя губа не дура, глаз наметан. Полагала, на сержанте остановишься, братишкой нарекла. Но он совсем не то. Выбрала что надо, скажу откровенно. Потому и поздравляю!
– Трепло ты, Надька! – тихо и беззлобно сказала Валентина.
– Сама знаю, что не святая. Все мы не святые, и ты не лучше каждой из нас. Ни капельки не лучше! Хотя форсу напустила, дымовую завесу развела, дескать, я недоступная, как крепость. – Надежда говорила злые слова с улыбочкой и самым ласковым тоном. – А мужики за тобой и потянулись, потянулись. Знаешь, как тебя девчонки-связистки прозвали? Магнитом. Ты и есть натуральный магнит. К тебе все мужики липнут.
– Ты, как мне кажется, тоже вниманием не обижена, – попыталась сбить словесный натиск подруги Валентина.
– Не обо мне речь, – коротко отрезала та.
– Почему же? Можно и о тебе. Если не ошибаюсь, Юрий Александрович, наш бог военно-полевой хирургии, только тебе одной доверяет и операционную, и свою квартиру. Кроме тебя, из наших женщин никто к нему на чай не ходит.
– Да, я вхожа в его семью. Мы старые друзья. Хорошо знаю и жену его Любу, Любовь Тимофеевну, она – терапевт, и дочку Танечку. Жена скоро должна, кстати, приехать сюда. Так что мои шансы тут, как понимаешь, почти никакие, – Надежда допила чай, отодвинула пустую чашечку. – А в главном ты права, он мне нравится и как врач, и как человек. Но я, к сожалению, не в его вкусе. Как не во вкусе и старшего лейтенанта Елизарова.
