— Привет! — Гарнет подняла голову и увидела, что к ней спускается Хани. — Что у тебя неладно? Всерьез поссорилась с Флинтом?
— Мы с ним то и дело ссоримся. — Гарнет постаралась придать своему голосу как можно больше беззаботности.
— Хороший знак. Мы с Люком поначалу тоже цапались как кошка с собакой. А теперь слова поперек друг другу не скажем. Уж лучше все недоразумения уладить до свадьбы.
— Вряд ли мне это светит, — усмехнулась Гарнет.
— Что именно? — не поняла Хани. — Мир или свадьба:
— И то, и другое. — Какое-то время Гарнет колебалась, стоит ли раскрывать свою тайну, но потребность излить душу одержала верх: — Хани, я хочу признаться тебе в одной вещи, но поклянись, что не расскажешь об этом ни одной живой душе.
— Выкладывай, — сразу посерьезнела подруга и села рядом.
— У меня будет ребенок.
На несколько секунд Хани потеряла дар речи, потом схватила Гарнет за руки.
— Здорово! А как к этому отнесся Флинт?
— Он не знает, и я не собираюсь ему говорить.
— Но ты не можешь скрывать от него такую важную новость. Он отец. Он имеет право знать.
— Сегодня я ему почти сказала. Но вместо этого мы стали говорить о его намерениях продолжить поиск бандитов сразу после того, как пригоним стадо в Абилин.
— Если он узнает, что станет отцом, я уверена — никуда не уедет.
— В этом-то все и дело, Хани. Флинт считает, что месть — его долг. И никогда мне не будет от него прощения, если я встану у него на пути.
— Люк до свадьбы думал точно так же. И сейчас, стоит Флинту или Кливу отыскать Чарли Уолдена, я уверена, в решающий момент Люк будет с ними. И как бы я ни хотела его остановить, придется отпустит Иначе он будет казнить себя всю оставшуюся жизнь.
— Аюк не похож на Флинта. Он дорожит тобой и Джошем. А Флинт, наоборот, считает, что жена, а тем более ребенок станут ему в жизни обузой.
— Не будь наивной, Гарнет. Разве ты оказалась бы в нашем отряде, если бы Флинт не хотел этого?
— Я его не спрашивала. Сама решила.
— Но если бы он этого не желал, тебя бы как пить дать здесь не было. Вспомни, как ты удирала от него, а он за тобой гонялся. Ты не знаешь этих Маккензи! Они палец о палец не ударят ради тех, кто им неинтересен.
— Ты не понимаешь наших отношений. Мы большей частью получаем удовольствие от… э…
— Любви?
— У Флинта есть для этого менее возвышенное слово. Он называет все своими именами.
Хани весело прыснула.
— Флинт может. Но, повторяю, ты не знаешь этих Маккензи. Таких упрямцев еще свет не видывал. Один что-то скажет, и все упрутся рогом, пока не сделают. Но если любят, так любят крепко! Хотя признаться в этом всегда стесняются: не то что другим — самим себе.
— Ты права, когда речь идет о Люке. Но Флинт не похож на братьев.
— Только с виду. А в душе они все одинаковы. Ты его любишь, Гарнет?
— Очень. Да я его скорее брошу, чем стану принуждать к женитьбе, о которой ему потом придется сожалеть. Флинт меня не любит, Хани. А Люк, когда вы женились, был в тебя влюблен. Вот и вся разница. Я для Флинта — забава, развлечение на ночь.
— Когда-то я то же самое думала о Люке и сильно ошибалась. Хотела услышать признание в любви, а других знаков преданности не замечала. Флинт привязан к тебе, Гарнет. Я говорю не о браке и не о плотских отношениях. Не многие мужчины и женщины могут похвастаться тем, что их объединяет нечто большее, чем общая постель. А у вас, признаете вы или нет, это есть.
Гарнет покачала головой:
— Нет, Хани. Флинт испытывает ко мне одно лишь плотское влечение. Я для него как шлюха.
— А Люк, Клив и Мод — люди, которые знают Флинта всю жизнь, — думают иначе.
— Пусть думают все, что хотят. Только мы с Флинтом знаем, что между нами происходит.
— Однажды мудрая женщина дала мне совет. Она сказала: «Никто не знает мужчину лучше той, которая с ним спит». Вдумайся в это, Гарнет. И если ты продолжаешь сомневаться в любви Флинта, может быть, ты и права, а мы все ошибаемся. — Хани поднялась на ноги. — Но только я уверена: о ребенке он хотел бы знать. — Она стиснула подруге плечо и пошла прочь.
Глава 26
Тем же вечером Гарнет уже собиралась ложиться спать, когда в фургон просунулась голова Хани.
— Не представляю, кто это придумал, что женщине без мужчины не обойтись? Попробовали бы хоть что-нибудь доказать моему Люку Маккензи — потом бы говорили. Самый несговорчивый, тупоголовый, упрямый из всех мужиков. Глаза бы мои его не видели!
— Мне казалось, ты недавно говорила, что ваш брак заключен чуть ли не на небесах, — не удержалась и съязвила подруга. — Что же такого сделал Люк, что ты переменила мнение?
— Спроси лучше, чего он не сделал! — воскликнула Хани, забираясь в фургон.
— Так чем же провинился твой муж?
— Отказывается брать меня завтра с собой на поиски пропавших коров.
— А я считала, что ты побаиваешься лошадей.
— Это он мне тоже припомнил. Сказал, что конь всегда чувствует, когда всадник боится. А у него и так хлопот полон рот и ему некогда возиться со мной, если лошадь меня сбросит.
— Он прав, — улыбнулась Гарнет.
— И ты туда же! — возопила подруга.
— Что это у тебя? Уж не виски ли?
Хани опустила глаза и, только тут вспомнив, радостно тряхнула бутылкой:
— Мод прислала. Сказала, что тебе не помешает добрый глоток горячительного.
Гарнет тревожно посмотрела на подругу:
— Ты ей не говорила о ребенке?
— Ну, что ты! Мод просто решила, что у тебя на душе кошки скребут.
— И она права.
Хани подкинула вверх бутылку:
— Она сказала, что это лечит лучше всяких лекарств.
— И советовала выпить? — Гарнет с сомнением посмотрела на бутылку, потом осторожно поднесла горлышко ко рту, сделала несколько глотков и отдала обратно. — Не понимаю, кому это может нравиться? Горько и в горле жжет. Попробуй.
— Отец говорил, что виски исцеляет любую печаль. А моя печаль — это Люк. Хотя лечить надо не меня, а его. Проклятый тиран! Ну да все равно. — И она сделала несколько больших глотков, но тут же скривилась и передала виски Гарнет. — Ужасно! Как это мужики хлещут стакан за стаканом и при этом похваливают?
— Ну-ка, — Гарнет отхлебнула еще. — Мне кажется, у них это что-то вроде проверки мужества. С первым стаканом виски они становятся мужчинами. — Она презрительно усмехнулась.
— То же самое они испытывают к первой женщине, — Хани тоже потянулась к бутылке, — предмету их величайшей гордости. — Она закатила глаза и приложилась к горлышку.
