Белый лунный луч проник в комнату и проскользнул к кровати Леды. Лишь тогда по ее ровному дыханию Сэмюел понял, что она заснула.
Глава 34
Леда проснулась от шума прибоя, хорошо слышного ранним утром, когда ветер еще не колышет листву деревьев. Волшебный, сладкий гавайский воздух поцеловал ее в щеку, приласкал руки и грудь; за открытыми жалюзи пылающе-алые, похожие на большие колосья, цветы бразильского дерева плавно покачивались в зеленой листве.
Посмотрев на собранную на потолке сетку, Леда почувствовала себя счастливой и немного смущенной.
Сэмюела в спальне не было, но она слышала, что кто-то ходит по гостиной; слышно было также, как позвякивают фарфоровые чашки.
Даже не подумав о том, чтобы убрать волосы или сунуть ноги в шлепанцы, Леда подошла к двери.
— Доброе утро! — с улыбкой поздоровалась она и лишь тогда увидела, что в гостиной хозяйничает вовсе не Сэмюел.
— Алоха! — откликнулся на ее приветствие мягкий голос Манало: невозмутимый гигант стоял рядом с китайцем, волосы которого были заплетены в косичку. — Вам надо поесть, а потом я отвозить вас в дом. Хаку-нуи велеть приехать.
— Да? Тогда я сейчас! — Только тут Леда поняла, что стоит перед ним босиком и неодетая, хотя справедливости ради стоило заметить, что платья, которые носили гаитянки, по виду мало чем отличались от ее ночной сорочки.
Захлопнув дверь, Леда пошла босиком в ванную комнату и стала умываться с таким видом, будто день начался совершенно обычно.
И все же ей не удалось сдержать улыбку, а щеки ее порозовели от удовольствия — ведь это было первое утро после того вечера, когда Сэмюел сказал, что любит ее.
Да, он ее любит: Леда была уверена в том, что не ослышалась.
Правда, потом, через какую-то долю мгновения, он захотел, чтобы она уехала, но эти слова словно ранили его.
Леда посмотрелась в зеркало.
Вероятно, мисс Ловатт была права, предупреждая ее. Без сомнения, замужество — вещь рискованная: оно то огорчает, то ставит в тупик, но, к счастью, иногда и радует.
Чтобы отыскать своего противника, Сэмюел осторожно шел по едва различимому следу; однако он не задавал прямых вопросов, не показывал своей тревоги — просто спокойно интересовался, не спрашивал ли кто о нем. Впрочем, он всегда так поступал. В золотистом сумеречном мире китайского квартала многие сочли бы странным и даже глупым, если бы он вел себя иначе.
Наконец дорожка привела его к широкой барже, пришвартованной у небольшого, заросшего кустарником островка, находившегося в просторной гавани Перл-Ривер. Тот факт, что поиски не привели его на плантацию, где он сразу потерял бы след среди множества новых работников, можно было счесть большой удачей: это означало, что его преследователи не имели связей среди местных японцев, приехавших трудиться по контракту, и были посланы другой прослойкой общества, которую составляли те, кто не имел желания уезжать из Японии.
Тишина была особой приметой гавани Перл-Ривер — синь воды манила серебряными отблесками света на ее гладкой поверхности. Сэмюел сразу подошел к рыбаку, которому можно было доверять. Он знал, что может спокойно плыть в лодке этого полугавайца-полупортугальца, и тот в любом случае будет держать рот на замке.
Закинув ноги на перекладину и надвинув шляпу на глаза, рыбак тихонько похрапывал. Иногда тишину нарушало негромкое позвякивание старых оловянных жестянок, привязанных к веревкам, которые были протянуты через рисовые поля. Веревки время от времени дергал мальчишка, сидевший в сторожевой будке, чтобы отгонять от посевов воробьев.
Сэмюел тоже прикрыл лицо полями шляпы и рыбачил, поглядывая не столько на баржу, сколько оценивая ее окружение, возможности приближения к ней с разных сторон.
Противники не слишком старались скрываться, да в этом и не было особой необходимости. Позицию они заняли весьма выгодную, местность с баржи отлично просматривалась со всех сторон, и проникнуть на судно было затруднительно даже под покровом темноты.
На барже находилось четыре человека, и Сэмюелу было известно еще о троих, оставшихся в городе. Сколько их всего, он не знал. Люди на берегу отчитывались перед неким Икено, который находился на борту баржи. Настоящее это имя или нет, не имело особого значения: японцы вообще часто меняли имена, что приводило в замешательство иностранцев, которые не привыкли к тому, что имя можно изменить в силу множества причин, начиная от желания получить новую должность и заканчивая достижением жизненной цели.
Скорее всего Икено выбрал себе имя, под которым он должен воссоединить ножны и клинок Гокуакумы. Сейчас он или тот, на кого Икено работает, держит в руках фитиль, с помощью которого в Японии можно разжечь настоящий пожар или даже устроить международный конфликт.
Видимые пути отступления прикрывались людьми Икено, так что если Доджун захочет уехать с острова и увезти с собой клинок, ему придется покидать страну, двигаясь по какой-нибудь отдаленной местности в горах либо выйти с уединенного пляжа в море на каноэ, а уж потом пересесть на судно побольше. Для такой трудной операции требовалась немалая удача.
«Ну и пусть, это проблема Доджуна», — подумал Сэмюел. Сам он понятия не имел ни о том, где спрятан клинок, ни когда и как Доджун намеревается увозить его. Его задача — обеспечить Доджуна прикрытием, а также предоставить в его распоряжение потайной выход из того самого дома в горах, в котором хлопотала теперь Леда, счастливая и гордая тем, что обставляет их общее жилище; Доджун же при этом играл роль слуги.
Пока все было спокойно, но это лишь на время. Спокойствие может продлиться день или год, однако когда-нибудь Доджун зашевелится, принесет меч в «Поднимающееся море» и потом скроется с ним в неизвестном направлении.
Сэмюел из-под полей шляпы бросил взгляд на баржу, удивляясь тому, что чувство обиды до сих пор не оставило его. Сохранность меча его не интересовала, а вот то, что у охотников за мечом были все основания полагать, что он и Доджун знают, где находится клинок, его совсем не радовало. Они наверняка были уверены в том, что в Лондоне он совершил кражу лишь для того, чтобы завладеть ножнами Гокуакумы. Теперь-то он понимал, что не следовало ему этого делать. Действие и невидимые остальным последствия — все как в истории Доджуна о морской звезде. Из одной угрозы, разделенной надвое, вырастает две угрозы. Противники будут искать их слабые места, и хотя у Доджуна слабых мест нет вовсе, зато они есть у него. Факт существования Леды развязывал им руки. Чем больше он сделает для того, чтобы защитить Леду, тем более подходящей целью они сочтут ее. В доме нет уверенности в ее безопасности; в отеле дела в этом плане обстоят еще хуже. Даже если Доджуну удастся тайком ускользнуть от преследователей, прихватив клинок, где конец этой истории?
«Все это американские мысли, — сказал бы Доджун. — Западные страхи. Твоя жизнь не больше чем иллюзия. Когда тебя похоронят, никто не отправится в мир теней вслед за тобой, никто не будет любить тебя. Смерть приходит между настоящим и следующим мгновением; каждый день надо проживать так, как будто ты умрешь этой ночью».
