– Помогите мне, – прохрипел Уилл.
– Угу, – фыркнул Келлог. – Так я, значит, должен вам помогать?
Он уже поднялся с кровати и бегал по комнате, поглаживая бородку, размахивая руками и тряся пальцами, будто его только что окатили водой. Ни на миг не останавливаясь, снял очки, подышал на стеклышки, вытер их безукоризненно чистым носовым платком, развернулся и засеменил в обратном направлении.
– Я не смогу вам помочь, если вы сами себе не поможете. – Доктор остановился, снова нацепил очки, и глаза холодно блеснули из-за безжизненных стекол. – Мне доложили, что вы самым возмутительным образом нарушили предписания лечащих врачей – мои и доктора Линнимана.
Уилл отвернулся. Он чувствовал, как сердце колотится прямо в горле, в висках и кончиках пальцев.
– Не смейте отворачиваться, сэр! Я говорю, что вы нарушили мои указания, подвергли риску свою жизнь и устроили безумный, отвратительный дебош. Что я слышу! Вы ели мясо? Пили алкоголь! Маринованные огурцы, кетчуп! А может быть, еще и отведали черного кофе? Господи, я не удивлюсь, если вы даже загазировали свой кишечник кока-колой! Так или не так? Отвечайте, сэр! Что вы можете сказать в свое оправдание?
Лайтбоди покорно обернулся, но испепеляющий взгляд приковал его к подушке. От этого громовержца прощения не дождешься, в нем нет ничего человеческого. И Уилл решил соврать.
– Нет, – сказал он со всей доступной ему убедительностью, – все это неправда.
Доктор застыл на месте, и взгляд его сделался еще более страшным.
– Не лгите мне, сэр! – проревел он. – Не поможет! Вы считаете меня дураком? Идиотом? Даже если бы у меня не было своего человека в «Красной луковице» – да-да, в «Красной луковице», – я не настолько слеп, чтобы обманываться. Посмотрите, на что вы похожи. Мясо! – во весь голос возопил доктор. – Убоина! Окровавленная плоть!
Но в этот момент Уилл вдруг почувствовал, как в нем тоже закипает гнев. Какое право имеет этот шут гороховый читать ему лекции? Этот изобретатель синусоидной ванны! Этот убийца Хомера Претца!
– Ну и что с того? – язвительно произнес Уилл.
– «Что с того»? – взвыл доктор. – Дэб! Дэб! Вы слышали? Он лежит здесь отравленный, с подорванным здоровьем и смеет говорить мне подобные вещи! А ведь он сам погубил свою жизнь, и очень может быть, что он уже никогда не поднимется с этого ложа. «Что с того», говорит он. Хороший вопрос! Вот что я скажу вам, сэр, – вновь обернулся он к Уиллу. – Будет гуманнее, если я сразу дам вам хорошую дозу цианида или стрихнина. По крайней мере, меньше будете мучиться. Как вам такая перспектива?
Раскрасневшийся секретарь выглядел так, словно его только что на бойне окунули в чан с дымящейся кровью. Да и доктор, обычно такой беленький и крепенький, тоже весь побагровел и раздулся от праведного гнева. Уилл смотрел на двоих распаленных фанатиков, и это зрелище придало ему сил. Хоть он был болен и кругом виноват, хоть упоминание о смерти жутко его напугало, но он решил ответить ударом на удар.
– Ладно, пускай я умру. Но перед смертью мне хотелось бы послушать, как вы с вашими замечательными методами спасли жизнь Хомера Претца!
Доктор Келлог был сейчас похож на волдырь, который того и гляди лопнет. Он ничего не видел, ничего не слышал, словно Господь Бог, восседающий на облаке. Упоминание о Хомере Претце он пропустил мимо ушей – нет смысла отвечать на подобную дерзость.
– Сестра Блотал! – заревел Келлог.
Дверь тут же распахнулась, и Уилл заметил в коридоре мертвенно бледную от ужаса Айрин Грейвс. В следующую секунду в палату влетела решительная сестра Блотал.
– Возьмите этого… этого… – голос доктора перешел на шипение, – этого мясоеда, отвезите его в кишечный отдел и поработайте с ним как следует на промывочной машине. До тех пор, пока я не назначу иное лечение. Вы меня поняли?
– Так точно, доктор! – пролаяла мегера, и Уиллу показалось, что она вот-вот отдаст честь своему начальнику.
– Ничего, – протяжно сказал доктор, поглядывая на Уилла, – мы еще вывернем его наизнанку.
* * *
В тот же вечер, но позднее – должно быть, было часов восемь, потому что за окнами потемнело, коридоры Санатория опустели, клизмы отправились отдыхать, а утки задвинулись под кровати, – к Уиллу явился еще один посетитель. После яростного промывания, осуществленного сестрой Блотал, которая на протяжении всей процедуры укоризненно цокала языком и ругала пациента, он вернулся в комнату, чтобы в одиночестве поужинать (если это можно было назвать ужином). В дверь постучали, когда Уилл, измученный, лежал в кровати и смотрел в потолок. Знакомый вкус омерзительных водорослей терзал его нёбо, подлые семена набухали в желудке, а кишки были чище и прозрачнее альпийских ручьев. На столике горела лампа, болезненный желтый свет озарял впалые щеки и острый нос больного. Здесь же стоял графин с водой, рядом – стакан. В ногах валялись забытый «Атлантик мансли» в скучной коричневой обложке, книжка «На охоту с мистером Рузвельтом» и рождественский номер журнала «Харперс».
– Войдите, – слабым голосом произнес Лайтбоди.
Скрипнула дверь, в проеме появилось чье-то лицо. Кто-то подмигнул, ухмыльнулся, а затем в палату проскользнул Чарли Оссининг, тихонько прикрыв за собой створку.
– Привет, Уилл, – прошептал он, на цыпочках подкрался к стулу, взял его за физиологические поручни и придвинул к кровати. – Вы выглядите… – Он запнулся, усаживаясь, и достал из кармана бумажный пакет. – Хотел сказать, что вы отлично выглядите, но не хочу врать. Вы выглядите ужасно, дружище, просто ужасно.
Лайтбоди едва взглянул на него, хотя на самом деле обрадовался гостю. Последние два дня были кромешным адом. Раскалывалась голова, дьявольски болел живот, а визиты ледяной Элеоноры, садиста Келлога и насильницы Блотал лишь усугубляли мучения. Айрин не показывалась; он видел ее пару раз лишь мельком. В общем, Уиллу было паршиво и к тому же чертовски скучно.
Чарли Оссининг окинул страдальца понимающим взглядом.
– Что, похмелюга? – спросил он. – Ну и погуляли мы тогда. Черт, я сам наутро чувствовал себя так, будто меня пятичасовой экспресс сбил, да еще полмили по рельсам протащил.
Он хохотнул. В комнате было тихо. Чарли разглядывал лежащего. Был задан вопрос: что стряслось с Уиллом – просто похмелье?
Вопрос был, с одной стороны, наивный, с другой – обнадеживающий. Лайтбоди видел, что приятель искренне озабочен его судьбой. В конце концов, похмелье – штука обычная, повседневная и нестрашная; это болезнь, от которой вылечиваются. Нужно ли говорить Оссинингу правду? Что Уилл обречен, безнадежен, приговорен к смерти своим убогим кишечником и сверхтонкой нервной организацией?
Но Чарли не стал дожидаться ответа. Он пошарил глазами по комнате, заметил книжку, валявшуюся на кровати.
– Вижу, вы читали про президента и его медвежью охоту. Интересно?
Уилл кивнул.
