Великая дева на белом коне…
Перстни на пальцах, на ногах бубенцы,
И несет она гибель во все концы…
«Были Вавилон и Ниневия, они были построены из кирпича. Афины – златомраморные колонны. Рим – широкие гранитные арки. В Константинополе минареты горят вокруг Золотого Рога, как огромные канделябры… О, мне осталась одна река… Сталь, стекло, черепица, цемент – из них будут строиться небоскребы. Скученные на узком острове, миллионнооконные здания будут, сверкая, вздыматься – пирамида над пирамидой – подобно белым грядам облаков на грозовом небе…»
Шел дождь сорок дней и сорок ночей,
Опрокинулась в небе лейка,
Лишь один человек пережил потоп —
Длинноногий Джек с Перешейка.
«Господи, я бы хотел быть небоскребом!»
Замок крутился, выталкивая ключ. Стэн искусно выждал момент и поймал замок. Он проскочил стремглав в открытую дверь, пробежал длинную переднюю и, зовя Перлайн, помчался в спальню. Пахло как-то странно, пахло запахом Перлайн. «К черту!» Он схватил стул – стул хотел убежать, он взлетел над головой Стэна и грохнулся в окно, стекло задрожало и зазвенело. Он выглянул на улицу. Улица встала на дыбы. Выдвижная лестница и пожарная машина карабкались по ней, кувыркаясь, волоча за собой пронзительный вой сирены. Пожар, пожар, воды, воды! Убытков на тысячу долларов, убытков на сто тысяч долларов, убытков на миллион долларов. Небоскребы вздымаются пламенем, в пламени, в пламени. Он отскочил в комнату. Стол перекувырнулся. Горка с фарфором вскочила на стол. Дубовые стулья взобрались на горку, потянулись к газовому рожку. «Воды, воды! Не люблю я этого запаха – в городе Нью-Йорке, графство Нью-Йорк, штат Нью-Йорк». Он лежит на спине на полу вертящейся кухни и смеется, и смеется. «Один человек пережил потоп – он едет верхом на великой деве на белом коне. Вверх, в пламя, вверх, вверх!»
– Керосин, – прошептал потнорожий бидон в углу кухни.
«Воды, воды!»
Он стоял, шатаясь, на скрипучих, перевернутых стульях, на перевернутом столе. Керосин лизал его белым холодным языком. Он качнулся, вцепился в газовый рожок, газовый рожок поддался; он лежит на спине в луже, зажигает спички – влажные, не загораются. Спичка вспыхнула, зажглась; он осторожно прикрыл огонек ладонями.
– Да, но мой муж ужасно честолюбив, – говорила Перлайн синей шерстяной женщине в бакалейной лавке. – Он любит хорошо пожить и тому подобное, но я в жизни не встречала более честолюбивого человека. Он хочет уговорить своего отца, чтобы тот послал нас за границу, – он будет изучать архитектуру. Он намерен стать архитектором.
– Ах, для вас это будет сплошным удовольствием. Такая поездка… Еще что прикажете, мисс?
– Нет, кажется, я ничего не забыла… Если бы это был кто-нибудь другой, я бы волновалась. Я его уже два дня не видела. Наверно, поехал к отцу.
– А вы только что обвенчались?
– Я бы вам не рассказывала, если бы что-нибудь было не в порядке. Нет, он ведет себя честно, хорошо… Ну, прощайте, миссис Робинзон.
Она взяла свертки под мышку и, размахивая бисерной сумочкой, вышла на улицу. Солнце еще пригревало, хотя в ветерке уже чувствовалось дыхание осени. Она подала монету слепцу, крутившему на шарманке вальс из «Веселой вдовы». Надо будет все-таки слегка побранить его, когда он вернется домой, а то он будет часто пропадать. Она свернула в Двухсотую улицу. Люди смотрели из окон, собиралась толпа. Где-то горело. Она вдохнула запах гари. У нее побежали мурашки по спине; она любила пожары. Она заторопилась. «Ого, как раз перед нашим домом!» Дым, плотный, как джутовый мешок, валил из окна пятого этажа. Она вдруг начала дрожать. Мальчишка-негр, прислуживавший у лифта, бежал к ней навстречу. У него было зеленое лицо.
– В нашей квартире! – взвизгнула она. – Только неделю тому назад привезли мебель… Пустите меня!
Она уронила свертки, бутылка со сливками разбилась о плиты тротуара. Перед ней вырос полисмен, она бросилась на него и начала колотить его по широкой синей груди. Она не могла удержать свой визг.
– Все в порядке, дамочка, все в порядке, – бурчал он низким басом.
Она билась головой об его грудь и чувствовала, как в груди гудит его голос.
– Его снесли вниз, он только угорел, только угорел.
– Стэнвуд, мой муж! – завизжала она.
Все кругом почернело. Она ухватилась за две блестящие пуговицы на мундире полисмена и упала в обморок.
VIII. Еще река до Иордана
Человек кричит, стоя на ящике из-под мыла на углу Второй авеню и Хаустона[164]напротив кафе «Космополитен»:
– Друзья… рабы заработной платы, каким когда-то был и я… Эти люди сидят у вас на шее… они вырывают у вас пищу изо рта. Где все те красивые девушки, которых я раньше видел на бульваре? Поищите их в загородных кабаках… Ребята, они выжимают нас, как губку… рабочие, нет, не рабочие, а рабы – так будет вернее… они отнимают у нас нашу работу, наши идеи, наших женщин… Они строят отели, клубы миллионеров, театры, стоящие много миллионов, военные корабли, а что они оставляют нам?… Они оставляют нам недоедание, рахит и грязные улицы, залитые помоями… Вы бледны, друзья? Вам не хватает крови?… Почему у вас нет крови в жилах?… В России бедняки… немногим беднее, чем мы… верят в вампиров, высасывающих по ночам кровь из людей… Вот это и есть капитализм… вампир, высасывающий вашу кровь… днем… и… ночью…
Падает снег. Хлопья его золотятся, падая мимо уличных фонарей. Сквозь зеркальные стекла кафе «Космополитен», полное голубых, зеленых и опаловых расселин дыма, кажется мутным аквариумом; белые лица плавают вокруг столов, похожие на странных рыб. Зонтики пузырятся гроздьями над заснеженной улицей. Оратор поднимает воротник и быстро идет по Хаустону, неся грязный ящик из-под мыла на отлете, чтобы не замарать брюки.
Лица, шляпы, руки, газеты плясали в потном, ревущем вагоне подземной дороги, как зерна в жаровне.
– Джордж, – сказал Сэндборн Джорджу Болдуину, который висел на ремне возле него, – видите новый дом Фитцджералда?
– Я скоро увижу кладбище, если не выберусь отсюда сию же минуту.
– Вам, плутократам, иногда бывает полезно посмотреть, как путешествует простая публика… Может быть, вы приглядитесь и уговорите ваших приятелей из Таммани-холла[165]прекратить болтовню и хоть сколько-нибудь облегчить нам, рабам заработной платы, существование… Черт побери, я бы мог им кое-что посоветовать… У меня есть план бесконечных движущихся платформ под Пятой авеню.
– Это вы придумали лежа в больнице, Фил?
