Генрих Короткий Плащ принял меня в Линкольнском замке, который теперь был резиденцией Гилберта де Ганда, графа Линкольнского. Мой бывший пленник выглядел больным. Мне показалось, что у него проблемы с сердцем, причем серьезные. Здоровья ему хватило только на зачатие двух дочек, причем младшая умерла во младенчестве. Со мной Гилберт де Ганд вел себя немного подобострастно. Я ведь считаюсь фаворитом нового короля, а он был активным сторонником старого. Правда, сам король Генрих об этом не догадывается. Первым делом он спросил меня:
— Не передумал пойти ко мне на службу?
— Старый я уже, грехов на мне много. Хочу потратить последние годы на искупление их в войне с неверными, — ответил я. — Тебе послужат мои сыновья, которых я научил всему, что умею сам.
— Так уж всему?! — не поверил король Генрих.
— Почти всему, — уточнил я. — Мой старший сын теперь управляет моими английскими владениями, он и принесет тебе оммаж за них. А я отправлюсь в Португалию воевать с сарацинами.
— Это святое дело! — одобрил король и перешел к более приятной для меня теме: — Под Йорком я обещал наградить тебя. Как видишь, я не забыл свое обещание. К тому же ты был одним из немногих верным нам сторонников. Поэтому получишь баронию Мейкерфилд в Ланкашире. Это тридцать четыре «кольчужных» лена.
Я поблагодарил за такой щедрый подарок и спросил:
— Мне будет разрешено построить там укрепленный манор?
— Конечно, — разрешил король. — Ты не передумал поменять владения в Пуату на английские?
— Нет, — ответил я.
— Тогда я предлагаю тебе за них двенадцать ленов здесь, в Линкольншире, — сказал он. — Это бывшие владения твоего бывшего сеньора Ранульфа де Жернона.
— С удовольствием приму их! — произнес я.
Покойный граф Честерский оказался не в фаворе у нового короля. Не знаю, почему. Может быть, ему не простили краткосрочную измену. Или потому, что не дожил до полной победы. Его наследнику Гуго де Кевельоку оставили только те земли, которыми его отец владел перед началом гражданской войны. Остальные перешли к королю или тем, у кого Ранульф де Жернон отобрал их. По пути сюда, во время ночевки в монастыре, я встретил его вдову с восьмилетним сыном. Матильда де Жернон возвращалась в Честер после встречи с новым королем. Рассказала, что по обвинению в отравлении Ранульфа де Жернона был осуждён Вильгельм Певерелл, рыцарь из Ноттингемшира, и что заплатила королю Генриху сто фунтов серебра за то, чтобы ее не выдавали замуж до совершеннолетия Гуго. А ведь она — дочь Роберта Глостерского, самого главного и верного соратника императрицы Мод. Королевская благодарность со временем обзаводится дырами.
Мой старший сын Ричард де Беркет совершил оммаж королю за все земли, которые я имел в Англии. В его владении будут более сотни кольчужных ленов. Дедушка его жены — главный юстициар королевства. Думаю, графский титул уже где-то поджидает виконта Ричарда. Осталось совершить хоть что-нибудь, чтобы был повод вручить титул. Кстати, Ричард умудрился понравиться Генриху. Его непрошибаемое спокойствие и степенность явно импонировали суетливому, непоседливому королю. Правда, со временем Ричард нравится людям все меньше и меньше. Все ждут от него чего-то большего, чем он может дать. Признаваться в том, что плохо разбираются в людях, никто не хочет, поэтому и обвиняют Ричарда. А он ведь парень честный и добросовестный, ничего зря не обещает. Он хороший вассал, сеньор, солдат, муж и отец, но не более того.
На обратном пути в замок Беркет мы поехали по своим новым владениям — баронству Мейкерфилд. Места там были глухие. Впрочем, в этом их преимущество. Сюда война не скоро доберется, потому что заблудится по пути. Но тут явно требовалось постоянное присутствие сеньора. О чем я и сказал сыну.
— Я с удовольствием поселюсь здесь, — произнес Ричард.
Он не любил море и валлийцев, не смотря на то, что отец был капитаном, а мать валлийкой.
— Король разрешил построить укрепленный манор. Надо будет возвести такой же, как наш Беркет, — решил мой старший сын.
Мы выбрали место на холме рядом с речушкой с «редким» названием Река. Я договорился с крестьянами наших новых деревень, что подтянутся на стройку, когда сюда прибудет артель каменщиков из Руана под руководством архитектора Шарля.
По пути домой мы остановились на ночлег в замке, типичном мотт и бейли, который принадлежал Альберту де Грейли, барону Манчестерскому. Это был мужчина лет сорока с седыми висками и белыми прядями в бороде и усах, с грубым и бесхитростным лицом, полноватый. Барон Альберт потерял в молодости правую руку в бою, поэтому участие в гражданской войне не принимал.
— Отсиделся в наших глухих лесах! — с горькой иронией признался он. — А сын Роджер вырос как раз к ее окончанию, на Пасху стал рыцарем.
Его сын, юноша лет пятнадцати, был похож на отца лицом и телом, только был гладко выбрит.
— И правильно сделал, — сказал я. — Гражданская война — самое глупое из развлечений, которые придумали люди.
Я сообщил ему, что теперь будем соседями. Желательно, чтобы соседство протекало мирно.
Его жена, присутствовавшая при разговоре, сразу спросила:
— А у тебя нет дочки на выданье? Тогда бы стали не просто соседями.
Я внимательно посмотрел на их сына. Умом он явно не блещет, но вроде бы не подлец и не подонок и выглядит здоровым.
— Есть у меня дочь Керис, — ответил я. — Ей недавно исполнилось четырнадцать, можно замуж выдавать.
Мать посмотрела на мужа, предлагая проявить инициативу, но тот соображал туговато. Тогда она сама задала самый важный вопрос:
— А какое за ней дашь приданое?
— Сеньорию Эшби в Лестершире: замок и двенадцать маноров, — ответил я.
Теперь встрепенулся и барон Альберт:
— У меня это… двадцать три манора… все пойдут Роджеру… если бы это… наши дети… — забормотал он, запинаясь. Когда бог раздавал ораторские способности, барон стоял в очереди за чем-то другим.
— Почему бы и нет?! — произнес я. — Только жить они будут не здесь. Я построю для них укрепленный манор возле Манчестера.
— В той дыре?! — удивился Альберт де Грейли.
Вот уж не думал, что Манчестер когда-то был дырой. В двадцать первом веке я заходил в него несколько раз. В город вел Манчестерский канал, прорытый еще в девятнадцатом веке и превративший город в один из крупнейших портов Англии. В нем было два футбольных клуба английской премьер-лиги, причем Манчестер Юнайтед считался чуть ли не самым крутым в мире. Я не футбольный фанат, на матчи не ходил, но мой экипаж, свободный от вахты, с подачи международного профсоюза моряков побывала на стадионе. Большая часть их рассказа об этом мероприятии состояла из ахов и охов.
Жена зыркнула на него так, что барон поперхнулся, а когда откашлялся, произнес другим тоном:
— Да пусть живут, где хотят!
