- А на войне к религии изменилось ваше отношение?
- Видишь, нас воспитывали безбожниками. До пятого класса мать меня водила в церковь, на Пасху. Она скажет: "Вон там святой, поцелуй ножку". Я подходил, стенку целовал. А потом, когда уже стал пионером, стал атеистом. На фронте даже и в голову не приходило, чтобы обращаться к защите Бога, например, во время обстрела или налета просить о помощи. Хотя и бомбили, и на волосок от смерти ходили в день по 10-15 раз, но никто не читал молитвы. Да я их даже не знал. Может, из старшего поколения кто, а мы молодые - нет.
- В батарее были перебежчики или самострелы?
- В 41-м году нам говорили, что были случаи самострелов в соседних батальонах, но в нашем я не помню такого случая. А в этом, в истребительно-противотанковом полку или батарее это вообще исключено. Никогда!!! Помню, командир полка выстраивал пополнение: "Мы истребительно-противотанковый полк. Мы ведем войну против танков, и шансов уцелеть у нас мало. У кого нервы слабые или кто считает, что лучше воевать в другом месте, - выходи из строя, ничего не будет. Откомандируем в другие полки". Никто не вышел.
- Посылки посылали?
- Да. Когда границу перешли, то было разрешено посылать десять килограммов. В Румынии, конечно, некогда было, когда мы по пятьдесят километров в день проходили. Вот когда лежал в госпитале в Будапеште, нам давали форинты, или мы их называли пенги. Я получал 1500 пенгов. В частной пивной кружка пива стоила три-четыре пенга. Ходил по магазинам. Купил материал на костюм и отослал. Кожаное пальто себе сшил за 300 или 400 пенгов. И еще у меня был аккордеон. Мне его подарили солдаты, когда меня ранило. Так он батарейный был, его в Вене взяли. Я-то играть на нем не умел, но потом научился - слух был.
- Примет или предчувствий не возникало?
- Я не суеверный. Я уже рассказывал, что почувствовал себя нехорошо под Старой Русой, перед тем как быть раненым. Больше никаких предчувствий не было. Но постепенно тоньше стал чувствовать опасность. Вот, например, после боя я говорю командиру взвода: "Пойдем в ручье помоемся". - "Давай". Я иду довольно быстро, он за мной. Проходим по лесной полянке: травка, лежат поваленные березки.
Я смотрю, а мощно так в голове: "Почему это на полянке так лежат березки?" И чем ближе подхожу к этим березкам, у меня ноги все медленнее идут, как свинцом налиты. В какой-то момент я поднимаю ногу и что-то меня держит. На носок сапога смотрю, а это проволочка растяжки. Я посмотрел влево - вот она стоит, противопехотная, как бутылка шампанского со срезанным горлышком.... Я стою как аист и жду. Раз... два... три... Взрыва нет. Я потихонечку опускаю ногу. Потом смотрю, а немцы установили растяжку несколько дней назад, а поскольку роса была обильная, кольцо немножко заржавело и, когда я легко натянул, чека не поддалась, не вырвалась. Взводный: "Комбат, ты чего остановился?" Я говорю: "Валя, подойди-ка сюда". Он подходит ближе, как глянул: "Ой, мина! Назад!" А я: "Куда назад? Дай веревку". У нас была тесьма. Я когда перевязывал проволоку-растяжку, руки немножко дрожали. Потом дернули, и взрыв. Меня потом в штаб вызывали, начальник штаба гвардии майор Зыль полоскал: "Ты что, сапер! Ты кто такой?! Ты командир батареи! Ты должен был сразу вызвать саперов!" Ну мы же в училище проходили подрывное дело, вот и решил воспользоваться полученными знаниями.
- Стреляя по немцам, вы видели перед собой мишень или врага?
- Врага. Допустим, огневая точка ведет огонь из пулемета. Попали - она замолчала. Продвинулись вперед, зашли посмотреть на результат. Вот они лежат, и пулемет разбит. Наша работа! Возникало ощущение удовлетворения. Не зря стреляли.
- Как вы относитесь к войне? Нет желания вернуться в то время?
- Когда лежишь, долго не можешь заснуть, вспоминаются эпизоды боев. Я отчетливо вижу каждую высотку, каждую лощинку. Вот опушка леса, деревня, где ребята погибли, вот здесь мы выдвигались... Вспоминаются лица бойцов, с кем эти четыре года шел. Они ну как живые передо мной стоят, хотя уже прошло почти шестьдесят лет. Вернуться туда я не хочу. Такая мысль не посещает. Но часто думаю: "А правильно ли я в том бою позицию выбрал, орудие поставил? У меня в расчете трех человек убило. Может, если бы на другое место поставил, тогда бы они и не погибли?" Такой анализ идет до сих пор. Я чувствую себя морально ответственным за каждого раненого, убитого, потерянного бойца. И думаешь: "А нет ли здесь твоей вины?"
