— Так ждут уже вас, на берегу-то, — сообщил паромщик. — Конскую подставу прислали твоему отряду.
И верно, на том берегу двое табунщиков из Каттор-Хата подогнали к ним шестнадцать великолепных каттор-хатских лошадей, как раз по скакуну на каждого, включая и Горыню с его дружинниками. На все расспросы о том, чья эта подстава, каттор-хатцы твердили, что знать ничего не знают, им велели пригнать лошадей — они пригнали, и на том их служба кончается.
— Дар Вианора, ты думаешь? — спросил Грэм.
— Может, и Савиена, — отвечал Трор. — Главное, что вовремя. Теперь о-двуконь поскачем — самое то, чтобы поспеть.
А весь следующий день была утомительная беспрерывная скачка. Но все держались — держался и Грэм. И ещё не зашло солнце, когда они въезжали в лагерь князя Владигора.
Князь приветствовал Трора сердечно, но просто и сразу позвал на совет — казалось, Браннбог только вчера отлучился по какому-то делу, и вот, снова вернулся. Впрочем, Трор наверняка уже был в Людене с тех пор, как они с Вианором и всей компанией добрались до Ардии, а возможно, его дорога и не раз пролегла через Людену. Как-никак, он сам был из княжеского рода по матери, и в пути его не раз окликало множество знакомцев.
Что до Горыни, то князь было грозно взглянул на опального богатыря, но когда тот забормотал сбивчивые объяснения, Владигор лишь махнул рукой и наказал Горыне идти в полк левой руки под начало Дубовала. Туда же направили и отряд Тинна с Грэмом вместе. Грэм так устал, что был только рад тому, что не должен вместе с Трором заседать в военном совете. Он даже не слышал, как в палатку пришел Трор — спал мертвым сном к тому часу.
* * *
Войска сошлись поутру — всадники Куманчира и пешие с конными ратники Владигора. Велика была сила Куманчира, но не казалась она столь грозной, какой могла — какая-то разобщенность, какое-то несогласие — то ли друг с другом, то ли с самим этим походом — разъедало её внутри.
Войско же Людены, напротив, было едино и слитно как боевой клич — или, вернее, как полоски железа, сбитые молотом умелого кузнеца в один клинок. Мощь была в этом невеликом клинке и разящая точность — и тушей для разделки казалась против него степная орда, и не хотелось ей попадать под эту разделку.
Князь Владигор и Мерги, князь барситов, начальник похода, выехали из рядов своих войск навстречу друг другу.
— Почто ты пришел в Людену, Мерги? — закричал Владигор. — Если на дружеский пир, то зачем с тобой столько войска?
— Пировать буду на твоих костях в твоем дворце! — завизжал в ответ Мерги. — Зачем ты задумал погубить степь, зачем готовишь свои войска против наших кочевий?
— Ты ошибся, князь Мерги! Не хочу степи худого, не готовлю похода! — погромче, чтоб слышали степняки, прокричал князь Владигор.
— Ты брешешь, как шакал, Владигор!
— Проверь меня испытанием волхвов, Мерги! С тобой есть верховный шаман?
— Верховный шаман остался дома, Владигор! Не могу испытать тебя!
— Почто шаман Цуйчи не пошел с твоим войском, Мерги? Видать, он против этого похода, так, Мерги? — ещё громче закричал Владигор.
По рати кочевников пробежал глухой ропот. Мерги смешался — все так и было, Цуйчи на совете гарифов высказался резко против, и это был, возможно, первый случай, когда степной совет презрел слово и волю своего мага.
— Не буду с тобой говорить, Вианор! Давай биться! — завизжал Мерги.
— Давай биться ты и я, Мерги! Побережем войско — кто победит, того и правда! — предложил Владигор.
Но Мерги, не отвечая, повернул коня и скрылся за строем своих всадников. Рать Куманчира угрюмо молчала. Тогда Владигор вдруг резко бросил коня вперед и поскакал к правому крылу, где было войско восточных родов Куманчира. Он подскакал прямо к Данчи — этот молодой гариф как раз был мужем сестры Дуанти — схватил за повод его лошадь и закричал так, что было слышно всей рати:
— Помнишь наши клятвы на Белом кургане, Данчи?
— Помню, — угрюмо и громко отвечал Данчи.
— Помнишь, ты клялся, что выполнишь волю отца — будешь жить в мире с Люденой?
— Помню!
— Я нарушил свои клятвы, скажи, Данчи?
— Нет, не нарушил!
— Так зачем же ты будешь биться со мной, Данчи?
— Я не буду биться с тобой, Владигор! — закричал на всю степь Данчи. — Я увожу свой отряд в Куманчирские кочевья!
По войску степняков вновь пробежал глухой, но явственный ропот — и на сей раз, в нем слышалось одобрение.
— Ты затеял сберечь свое войско против меня, Данчи? — завизжал со своего места Мерги. — Я сдеру с тебя кожу, отступник!
— Лучше потерять всю кожу, чем лицо, Мерги! — отвечал Данчи. — Я не могу предать свои клятвы!
— Ты трус, Данчи!
— Назови меня трусом, когда победишь меня, Мерги!
— Мне некогда биться с тобой, Данчи! — завизжал Мерги. — Уходи, не мешай моей битве с врагом!
Был Мерги трусом или нет, но, конечно, затевать перед лицом вражеской рати междоусобную распрю он не мог — как ни ненавидел сейчас Данчи. И конники Данчи беспрепятственно повернулись и ушли обратно в куманчирские степи — а за ними последовали и иные из родов восточного Куманчира.
Рать Куманчира уменьшилась не менее, чем на четверть, и по ней загулял сильный гул неодобрения. В степи водилось всякое, и теперь те, кто остался сражаться с Люденой, могли ждать и удара в спину, и разорения своих кочевий, оставленных без защиты из-за этого похода. Дело явно шло к ничейному исходу — к Мерги уже стали съезжаться гарифы, склоняя его к возвращению в степь. А Владигор не торопился, спокойно дожидаясь именно такого поворота дел.
Но поворот все же вышел не такой — неожиданно, и как будто даже без приказа, центр степной рати сорвался с места и лавой ринулся на люденцев. Рубка началась — и у Людены теперь был только один выход — победить в ней.
Так получилось, что отряд Грэма почти сразу же вступил в сечу — уход восточных гарифов смешал все построения и планы, и левому крылу люденцев пришлось ударить во фланг атакующим степнякам, лишая их порыв стремительности и силы. Люденцам повезло — удар кочевой латной конницы был, конечно, разящим оружием, но ещё грознее было их владение луком, а теперь, из-за внезапности удара, они толком не пустили его в ход. Конница шла против конницы, латы против лат и меч против меча, и у рати Куманчира ни в чем не было преимущества. Она даже не смогла потеснить боевые порядки пехоты, поставленной в центр войска Людены, потому что полкам степняков пришлось на ходу разворачиваться, отражая встречный удар Людены.
В этой битве место Грэма было справа от Трора, а бок-о-бок с ним скакал то Тинн, то кто-нибудь из анорийцев, и Грэм понимал, что они хотят прикрыть его, но возражать принц Анорины не мог, — не ему, новичку, оруженосцу, было указывать место закаленным во многих битвам бойцам. Да и некогда уже было думать о подобном — только самое первое время, пока не началась рубка, у Грэма мелькали обрывки каких-то мыслей, а дальше все переменилось. Грэм не мог сказать, что он забылся — просто одна за другой стали открываться разные двери, и битва ему представлялась то скачкой через лес, где деревья так и грозились ткнуть его ветвями в грудь, то схваткой с какой-то многорукой страхолюдной тварью — и только время от времени, когда они отъезжали для недолгого отдыха в сторону, он возвращался к привычным образам анорийского мира.
