Криницкий покосился на наблюдателей. Похоже, к ним нe прислушивались.
— Дырку от бублика мы получим, — сказал он. — Мы, Юрок, судя по всему, причастны к каким-то государственным тайнам. Ты что, считаешь, эти ребята дураки? Думаешь, они искренне считают, что подпиской о неразглашении заткнут нам рты? Нет, браток, эти люди свое дело знают туго. Не думаю, что мы волю скоро увидим. Я сразу подумал, еще тогда, — а на кой ляд мы им сдались? Нагнали бы сюда людей из военной разведки, те быстро бы вынюхали, где и что находится. А взяли нас. Почему? Потому что убирать военных опасно, слухи могут начать гулять нехорошие. Другое дело — зэка. Умер Максимка — и хрен с ним. Не собираются они нас выпускать. Я даже думаю они нам после всего и жить не разрешат. Даже в зоне.
— А Матросов? — продолжая свое занятие, спросил белорус.
— Он такой же Матросов, как мы с тобой папуасы. Слышал, как его вчера этот самый Наум вгорячах назвал? Блюмкиным он его назвал. Тебе это имя что-то говорит?
— А должно? — удивился белорус.
— Историческая личность. В восемнадцатом он застрелил германского посла в Москве. А потом работал в чека. Ну и втюхался во что-то, лагерем его пожаловали.
— Мужики, вы серьезно? — робко спросил Халупняк. — Они же обещали!
— Обещала девка утром в поле дать, — пробормотал Чадович. — Вот оно и поле. Девки не видать!
— И что делать? — Сергей Криницкий снова покосился на наблюдателей. Яковлев что-то разглядывал в бинокль, Блюмкин сидел рядом и что-то задумчиво рисовал на снегу.
— Не знаю, — признался Чадович. — Но в зону не хочется. Мне и того, что отсидел, с избытком хватило. А тут глотнул воздуха, вспомнил былую свободу, так погано на душе стало! Я же почти всю Среднюю Азию проехал, на Колыме у якутов своим человеком был… Не тянет меня обратно к уркам и вохре. Не скучаю я, Сережа, по бараку усиленного режима. Уж ежели все так, как ты предполагаешь, то лучше бы кончили сразу.
— Но почему?! — тихо закричал Арнольд. — Почему нельзя выполнить свои обещания? Мы сделали то, что от нас требовали, они пусть выполнят то, что нам обещали, и все дела. Как урки говорят — зад об зад, и разбегаемся в разные стороны.
— Арнольд, сколько тебе лет? — прищурился Чадович.
— Двадцать девять. А что?
— Да ничего. Я думал, ты школу недавно окончил. Наивный ты, Арнольд, словно с немцем не воевал, вшей в окопах не бил. Это мне надо таким быть, я всю войну в глубоком тылу отсиживался, по сибирским рекам плавал да морошку жрал. Взрослеть уже пора.
Больше поговорить им не удалось. К палатке спустился Яковлев. Глядя на заключенных воспаленными подозрительными глазами, устало сказал:
— Эй, политические, хорош в заговоры играть. Дежурить будем по очереди. Криницкий будет наблюдать с Матросовым, ты, белорус, будешь дежурить со мной, а тебе, террорист, придется сидеть одному. Смотри не засни — замерзнешь!
Тут и несмышленышу стало бы ясно: не зря Яковлев их делит таким образом — разъединяет, чтобы разговоров тайных не вели. И еще из этого вытекало совершенно определенно то, что Блюмкину своему Яковлев в определенной степени доверяет. Не боится по крайней мере, что Блюмкин с геологом бывшим общий язык найдут.
Глава тринадцатая
Нет, не напрасно Коротков волновался за происходящее в Верхнем Тагиле. Что говорить, опыт! Это в Свердловске прошло все гладко да чисто, информация «Серова» в том немалую роль сыграла — взяли всех чисто, без шума, да еще и дачу установили, которую Фрамусов снимал у инженера Седых с УралТЭПа. Инженера, конечно, на всякий случай тоже загребли, но Бабушу казалось, что это лишняя предосторожность, не при делах был инженер, слишком чистые анкетные данные у него были, да и за пределы области он никогда не выезжал.
— Невиновен — отпустим, — внушительно сказал Коротков. — Лес рубят, Саша, щепки летят. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Ясно?
И, не отходя от кассы, выдал историю из своего богатого прошлого, как в тридцать девятом году в Баку они проморгали одного незаметного с виду человечка, который, казалось бы, никаким боком не мог быть причастен к делам группы французской разведки, которую интересовали нефтяные промыслы, а он как раз и оказался резидентом, за нераспорядительность и нерасторопность многие тогда пострадали. Радоваться надо было, что никого не посадили, только использовали с понижением. Это только после войны уже выяснилось, что французы и англичане перед войной были встревожены политикой СССР по отношению к Германии и даже планировали разбомбить азербайджанские нефтяные промыслы, чтобы лишить Гитлера русской нефти. А стань это известно в предвоенные годы, то все для контрразведчиков кончилось бы значительно хуже: как пить дать припаяли бы им работу на французскую разведку, и тогда еще неизвестно, чем бы все закончилось, может, кому-нибудь и «вышку» дали бы. Время такое было, для церемоний места просто не оставалось.
Бабуша эта история не слишком убедила, да как-то и не верилось, что французы с англичанами рискнули бы пойти на такой шаг. Вполне вероятно, что всю эту историю сам Коротков в педагогических целях придумал.
Но тут приехали оперативники с обыска, который делался на снимаемой Фрамусовым даче, и результат обыска был таков, что начальник управления сразу же все засекретил. Оперативники привезли металлическую коробку, на которой виден был шов недавней пайки. Коробка была довольно внушительной — около метра высотой, полметра шириной и сантиметров пятьдесят, если не больше, в толщину. В коробке находилось существо странного вида. Ни на одного знакомого Бабушу зверя это существо не походило, но сразу же заставило Александра вспомнить рассказ лесника. Несомненно, что Маришкин «кузнечик» и: это существо находились друг с другом в близком родстве.
Существо было небольшим, сантиметров девяносто росту в нем было, и при этом тельце существа было щуплым, хиленьким, куда там подростку, до третьеклассника это субтильное существо недотягивало. А голова у него была неожиданно крупная, лишенная растительности и обтянутая гладкой зеленой кожей. Там, где были естественные впадины или выпуклости, кожа заметно темнела, становясь почти черной. Глаза занимали почти половину головы, они были прикрыты глянцевыми веками, но когда врач тронул кожу пальцами, на присутствующих уставились темные яблоки с вертикальным, как у змеи, зрачком. Над глазами, свиваясь в спирали, торчали странные тонкие отростки, заканчивающиеся небольшими утолщениями, окрашенными в темный цвет. Ушные раковины отсутствовали, вместо них на черепе были небольшие припухлости, снабженные раздвоенными щелями. Вместо носа у существа имелась темная выпуклость, почти полностью пересекающая то, что можно было с натяжкой назвать лицом. Под этим выпуклым швом имелось маленькое круглое отверстие, такое маленькое, что Бабуш даже засомневался, можно ли назвать его ртом. Нет, описание лесник Тимофеев дал исчерпывающее: у существа, как и у человека, были четыре конечности, каждая из которых заканчивалась четырьмя многосуставчатыми пальцами. Оно было голым, но каких-либо половых признаков Бабуш у него не заметил.
