Ваамчо вздохнул. Вокруг ничего не напоминало о недавних событиях: мертвая подводная лодка так же ржавела на камнях, из яранг поднимался дымок, Айвам чинил свои плохие нарты, шибко худые, уж сделал бы новые, что ли, чем эти все время чинить. Старик хотел было пойти и дать Айваму такой совет, но поленился.
Он сидел и курил, пока возле байдары, вытащенной на берег, не появился шаман Эттыне.
– А что ты будешь делать? – спросил Ваамчо.
– У меня подарок Кэрэткуну.
Старик, не выпуская трубки изо рта, поднялся с валуна и поспешил к байдаре. На дне ее с ночи еще лежал американ. Живой, он смотрел жалобно и что-то хотел говорить, но Ярак завязал ему рот, и говорить американ не мог.
– Идем, Эттыне. С радостью тебе помогу, – сказал старик, сталкивая байдару в набегающие волны.
Они отплыли подальше от берега, и шаман зашептал над водою, бросая в нее куски печени и мозга. Ваамчо посматривал на американа, все еще силящегося что-то сказать. Наконец вода вскипела, из нее высунулась голова келюча и внимательно уставилась на шамана, топорща жесткие усы.
– Давай, – велел Эттыне.
Они со стариком взяли кэле-таньги и бросили его через борт байдары в море. Келюч благодарно кивнул и исчез.
– Хорошо сделали, – сказал шаман.
– Хорошо, – согласился старый Ваамчо и поправил кобуру с пистолетом лейтенанта Херрина, подвешенную на ремешке из тюленьей кожи.
Павел ГерасимовНоты долго горят
– В наше время в поездах правила попроще были. Пристегивайся ремнем и крути себе. А теперь руки еще пристегивают! Ну, куда это годится, я вас спрашиваю, а? Молодой человек!
Парень, крутивший педали напротив, поднял голову и взглянул на старика.
– Не знаю. Всегда так ездил.
– Нет, ну вы еще молодой, понимаю. Но в наше время все-таки было проще. Билеты со скидкой, так они это называют. Полдороги едешь, полдороги педали крутишь. Вы-то, молодые, подешевле хотите, а мне трудновато уже.
– Брали бы за полную цену.
– Что я вам, миллионер? Нет уж. Покручу, пожалуй. Но руки-то зачем пристегивать? Может мне нос почесать захочется.
Молодой человек огляделся. Ему не хотелось чесать языком, но экономный старичок, напротив, был явно настроен на беседу. Он бодро крутил педали, несмотря на то, что широкие кожаные ремни пристегивали его к сиденью так, что свободными оставались только ноги. Виктор вздохнул и стал смотреть в окно. Ремни мешали ему куда больше, чем старику – нос нестерпимо чесался уже полчаса.
Окно, даже плотно закрытое, пропускало пыль. Равнины были засыпаны ею ровным слоем, и проносящийся состав поднимал за собой огромное бурое облако. Хорошо, что вагон в середине поезда – ближе к концу плотность пыли настолько высока, что прозрачные окна уже не нужны.
– А далеко ли едете, молодой человек?
– В Рым.
– До конечной, значит. Ну да, разумеется, многие сейчас туда едут, там погоды хорошие, солнце, да. А я вот на следующей схожу. В санаторий, на озеро Миратом поеду. Нервишки подлечу.
– Не помешает.
– Да уж, да уж. Там персонал теперь не тот, конечно, после того, как старого директора застрелили, не о чем и говорить. Половина персонала уволилась, а половина полегла при кадровых перестановках. Кошмар. Ну, ничего, посмотрим, что новый директор успел. Вы сами-то при оружии?
– При оружии.
– И это очень правильно. Немногие сейчас понимают важность револьвера, и поплатятся за это, помяните мои слова. Но мне кажется, пыль за окном оседает, подъезжаем.
Пыль оседала не только за окном, но и на стеклах, лицах, одежде и багаже. Поезд мягко качнулся и покатился вдоль перрона. Крепления ремней ослабли.
Перрон, на котором уже десять минут стоял состав, ничем примечательным не выделялся. Те же чахлые деревья и кусты вокруг, пытающиеся остановить наступление песка, те же коробейники. Виктор купил и съел пару пирожков, приценился к патронам. Увесистый газетный кулек отдавали за цену обоймы в столице. Взял два.
Вернувшись в пустое купе, Виктор обнаружил, что старичок уже собрался и отправился поправлять здоровье. О самом санатории говорили мало, слава шла больше об озере – идеально круглом, как воронка или кратер метеорита. Говорят, раньше на этом месте стоял город, который исчез и теперь лежит где-то на дне. В любом случае, легенда не объясняла, почему воды озера считались целебными.
«Хрр-уваа-жаемые пссс-ажиры! – прохрипел динамик под потолком. – Напоминаем вам, что, приобретая билеты со скидкой, вы экономите свои сбережения, укрепляете здоровье и помогаете движению поезда. Также напоминаем, что министерство здравопсихоохранения рекомендует пользоваться скидкой. Вы можете быть уверены, что процент скидки точно соответствует количеству затраченного труда, которое не превышает нормы установленные министерством здравопсихоохранения. Заряжая аккумуляторы, вы помогаете прогрессу. Спасибо».
Замолчав на секунду, динамик заиграл гимн. Виктор встал и высунул голову в окно. Пыль почти не долетала сюда, и вдалеке, как в дымке, проявлялись контуры холмов. Напротив вагона, на ржавом столбике, висела жестяная табличка «иратом». Буква «М» была загнута на обратную сторону, а букву «о», как мишень, расстрелял когда-то скучающий в ожидании отправки пассажир.
Не обращая внимания на торчащего в окне человека, в купе вошли и немедленно загалдели две женщины средних лет. Виктор обратил на них внимание, только когда одна из женщин, пытаясь запихнуть багаж на верхнюю полку, уронила ему на спину баул.
– Помогли бы хоть! Не видите, что женщине тяжело?! – резко бросила она.
– Попросить могли. – Виктор закинул оба баула на полку и отвернулся к окну. Попутчицы не вдохновляли. В его положении в идеале было бы, конечно, ехать без попутчиков и попутчиц, но слишком дорого. Денег оставалось совсем чуть, ценных вещей не было вовсе. Ну, или почти вовсе. Все равно без инструмента ему не заработать, а стрелок он, прямо скажем, неважный.
– Не, Мань, сейчас еще ничего. А года три назад, помнишь, мне всю зарплату противопехотными минами выдали. Едва от премии отказалась.
– Помню. Как ты их дотащила – не представляю.
– На тележке! Взяла у Водяна, сторожа нашего, тележку, насыпала и покатила. А тут ребята какие-то, сопляки мелкие, выбежали. И откуда у них стволы, Мань? А я рогожку сдернула, с мин-то, и говорю – перевернуть? А они мне…
Абсолютно не вдохновляли. В купе четыре места, значит, одно еще займут. Педальных мест два – это хорошо, отдохну потом, подумал Виктор, все больше раздражаясь от пустой болтовни. Главное – перед выходом выспаться.
– А тогда, Мань, ты еще говорила, что не разменяю. А я тебе говорила что разменяю. И пошла на рынок. А они говорят – это какой калибр вообще? А я говорю – да мне пофиг говорю, противотанковый, наверное. Разменяй патронами?
