Он прошел в дальний угол кабинета, и Сара вдруг почувствовала всю глубину его одиночества.
— Очень жаль, что меня считают за святого; хоть это и полная чушь, все равно жаль. Но самое печальное, что Гарри прав.
— Я слишком много времени провожу здесь, — Ричард вздохнул и огляделся по сторонам, — слишком много времени провожу с животными. По сути, я совершенно одинок.
— Но ты же не один. Он покачал головой:
— Нет. Один. И сам в этом виноват.
— Ты не один, — медленно повторила Сара. — Иди сюда… — Она шагнула к нему.
— Сколько бы ты ни твердила весь этот бред про святость, это не так.
Она никогда еще не видела, чтобы он плакал.
— Ричард, я тебя люблю больше всех на свете и никогда тебя не брошу, — просто сказала она и обняла его.
— Я тебя потерял, — прошептал Ричард. — Я чувствую, что это конец, — давно чувствую.
— Ты меня нашел, — торопливо ответила Сара, прижимая его крепче. — Нашел, нашел, нашел!
Глава двадцать седьмая
Полтора месяца спустя Тасманию охватила изнурительная жара.
— Знаешь, Гарри, — сказал мистер Гилби, входя во флигель знойным утром пятницы, — придется тебе отказаться от твоих синтетических рубашек.
— Это еще почему? — спросил заспанный Гарри, выхватывая стопку писем из рук отца.
— Выражусь яснее — погода неподходящая. Я твой запах отсюда чувствую.
— А-а-а… Хочешь сказать, аромат со знаком «минус»?
— Ну если тебя это больше устраивает… — хмыкнул отец и ушел.
Гарри ненавидел летнюю жару. Сейчас же, несмотря на то что на дворе стоял лишь конец октября, температура была за тридцать. Для футболок у него были слишком хилые руки, а о шортах и говорить нечего. Подумав, Гарри решил лишний раз спрыснуть подмышки дезодорантом «Кельвин Кляйн» прямо поверх рубашки — глядишь, и синтетическая сойдет. Ему особенно нравилась сегодняшняя, усеянная яйцами-таймерами.
Он внимательно изучил конверты. Одно письмо было из мельбурнской газеты «Эйдж», другое — из журнала «Элль», остальные, как и следовало ожидать, оказались счетами. Пока пришло восемь отказов. В этих двух наверняка то же самое. Гарри решил прочитать письма попозже — будет не так обидно. И вообще, пора уже относиться к подобным вещам философски. А если вдруг кто-то согласится — что ж, можно расценить как приятный сюрприз.
— Или приятный шок, — сказал Гарри коту, который просунул морду в дверь. — Брысь!
Усевшись на край кровати, Гарри внимательно изучил грозное предупреждение об уплате задолженности по кредитной карте и уведомление о неоплаченных счетах на общую сумму в сто долларов от любимой музыкальной комиссионки в Сиднее:
Уважаемый мистер Гилби,
К нашему великому сожалению, мы больше не можем закрывать глаза на Вашу задолженность в размере 100 долларов за пластинки «Блонди».
С уважением,
Звукозаписывающая компания «Эгг».
P.S. Как поживает группа?
Вздохнув, Гарри распечатал письма от «Эйдж» и «Элль». Просто удивительно, сколько журналов и газет жаждет занести его в свой архив. Если верить всем этим писулькам, его пробная колонка бережно хранится по крайней мере в десяти крупнейших изданиях страны.
Запихнув письма в ящик стола, Гарри прикинул, не набраться ли ему смелости и не позвонить ли в очередной раз Бронте. Она давным-давно обещала помочь, но до сих пор от нее ни слуху ни духу. Если он в ближайшее время не откроет свою колонку, придется возвращаться в банк. От одной этой мысли у Гарри подскакивала температура, а он и без того исходил потом в своей до скрипа синтетической рубашке.
Сняв трубку, Гарри отыскал номер Бронте, записанный каракулями на полях записной книжки. К своему стыду, он обнаружил, что рядом с номером ее телефона он накалякал женские губки и нечто весьма напоминающее красные подвязки.
— Да? — вместе с зевком выдохнула Бронте. И это в пятницу-то!
— Это Гарри. Разбудил?
— В три только легла…
Она нашарила в кармане скомканную салфетку и высморкалась.
— В загул пустилась? — забеспокоился Гарри.
— Нет, — ответила Бронте. — В загул в двадцать пускаются. Когда в сорок ложатся в три, это означает фильм с Гаррисоном Фордом и кофе в чрезмерных количествах.
— Ну ладно. — Гарри растянулся на кровати. — Дико неудобно тебя беспокоить, но мне простительно, как вконец отчаявшемуся элементу.
— Что ты там несешь? — вяло поинтересовалась Бронте, устраиваясь поудобнее в кресле.
— Никто не берет мою колонку, — пожаловался Гарри, грозя кулаком мухе, выписывающей круги над подушкой.
— Пришли мне. — Бронте опять зевнула.
— Это всего лишь образец, — засуетился Гарри, — и одну проблему я уже оттуда выкинул… Пришлось. Ричард решил, что это про него.
— Ого, тогда оставь, — засмеялась Бронте. — Вытаскивай из помойки и немедленно присылай.
В последнее время у нее как-то изменился голос, подумал Гарри, прислушиваясь к ее смеху. Словно вдруг перестала нестись неведомо куда, затормозила и расслабилась.
— Ричард мне сказал, ты с работы ушла?
— А мне он сказал, что ты с работы ушел, — в тон ему ответила Бронте.
— Уйти-то ушел, только на меня счета посыпались, — вздохнул Гарри, поправляя поудобнее подушку. — Я уже не уверен, что правильно поступил.
— Конечно, правильно. Жизнь должна быть в радость, Гарри!
— Это твое новое кредо? — заинтересовался Гарри. Ему не терпелось узнать, что заставило ее отказаться от блестящей карьеры.
— Скажем так — я поняла, что жизнь слишком коротка, — туманно ответила Бронте. Изливать душу брату бывшего мужа в ее планы не входило. Она ведь даже Ричарду еще ни о чем не рассказывала.
— Знаешь, я раньше все время боялся, что скоро умру, — задумчиво произнес Гарри, отгоняя настырную муху. — Особенно подростком, буквально каждый день мучился мыслями о смерти.
— Любопытно, — ответила Бронте спокойно, хотя у нее возникло ощущение, что Гарри читает ее мысли.
— Жаль, что сейчас это прошло. Ну, в смысле, для меня это было вроде стимула совершить что-нибудь стоящее.
— Например? — Теперь Бронте по-настоящему заинтересовалась.
— Кто его знает. Прокатиться на машине по всей Америке, что ли. Господи! Да я даже в Квинсленде не был, о чем я говорю? — вздохнул Гарри.
— А я ведь однажды прокатилась по всей Америке… — припомнила Бронте. — С подругами. Должна сказать, вовсе не сплошной Джек Керуак[43], виски «Джек Дэниэлс» и секс без перерыва. Не верь романтике дорог.
