Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Началась стандартная канитель с оформлением: патруль прилетел через пару минут: обшарпанным голубем и двумя легкокрылыми воробьями. В чьем-то парадном Фоньку попросили написать рапорт, Турбину – дать показания. По Контрибуции за самоуправство светило много чего, но в дежурке оказались спецы с пониманием. Провели как «форс-мажор», пообещали премию – госпоже Колпаковой, за успехи в учебе. Турбина встретила такое предложение без энтузиазма:
– Не надо премии.
Дежурный понимающе кивнул:
– Я не разделяю вашу гражданскую позицию, мадемуазель. Но настаивать не смею, потому как мне, поверьте, тоже близки благородные порывы. – Двубортный костюм смотрелся на нем мундиром статского советника, не меньше.
Фонька стоял рядом, плечом к плечу, как в строю, практически. Чуял, как она дергается. Но Турбина обязательно притерпится к цирлихам-манирлихам, перестанет на каждую «сударыню» морщиться… Особенно если с распределением повезет, и им достанется какой-нибудь славный город Волчехренск Кукуевской губернии. То есть, по нынешним временам, естественно, Красноволчехренск или даже Пионергорск. Главное, что в нем Сторожевых от силы штуки три наберется. Легче будет привыкать.
– Барышня, примите мои искренние поздравления. Ваш вклад в сторожевую работу неоценим. Надеюсь, что за удачным дебютом последуют…
– Фридрих Густавович, позвольте откланяться. До Лермонтовской неблизко, а метро…
– Могу предложить карету. Если барышня не против.
Турбина удивилась, даже улыбнулась, хоть и протокольно:
– Неужели у ваших еще и кареты есть?
Густавыч слегка развел руками:
– Только неотложные, скорой помощи.
Скорая явилась с настоящего вызова. На сиденье лежал мирской, с явными признаками обострения чего-то язвенного. Фельдшер – не тот, что со второго потока, а солидный, замотанный бывший земский врач, крайне обрадовался тому, что мадемуазель Колпакова в прошлом медработник. Призвал ассистировать – пока машина не остановилась на Каланчевке, у ворот их секретно-запретного вуза. Тогда только отстранил барышню, поцеловал ей ручку в знак признательности и разбудил Афанасия, который за время поездки задремал.
Из кареты Фонька вылез еще сонный. Машинально подал руку Турбине, запамятовав, что она на дух не переносит «сюсюканья». Вот и теперь на протянутую Фонькой ладонь она взглянула так, словно на ней, как минимум, козьи катышки лежали. Сама выпрыгнула на тротуар, кивнула фельдшеру. И продолжала кивать – даже когда скорая унеслась за угол, в теплый рассветный полумрак. Эк ее задело.
– Замерзла, маленькая?
– Есть немного, – сухо ответила она.
– Пошли, греться будем. Чаю попьем, – торопливо докончил предложение Афанасий.
– Зачем? – Она перестала кивать, но на Фоню не смотрела.
– Чтобы не простудиться. К Сторожевым мирские болячки тоже липнут, хоть и лечатся быстрее. У Петрухи мед был, сейчас мы его с тобой…
– Зачем? – Турбина дрогнула голосом. Афанасий даже подумал, что она плачет. Но слез там не было. Другое имелось, злое, непонимающее: – Зачем ты его убил?
– Кого? Мирского этого? – Фонька полез в карман за пачкой «Дуката».
– Преступника… – Она поморщилась, явно не от запаха табака.
Разговор был из неприятных:
– Сама должна понимать. Он преступник. Насильник. Его за такие вещи…
– Его осудить надо, приговорить. По статье, как полагается. А ты его убил из жалости. А так нельзя. Это неправильно. – Интонации стали живыми, не протокольными. – Это нечестно, понимаешь, Афанасий?
– Понимаю. Теоретически. А на практике – решительно нет. Я не прокурор, не следователь. Я Сторожевой. И если я с каждым мирским гниденышем…
– С кем? – наморщилась она.
– С мирским мерзавцем, пардон! – Он подумал, что имя Турбина какое-то древнегреческое. Примерно как Афина или Мнемозина. И ведь похожа. Прекрасная в гневе…
– Не трогай меня! Убийца!
– Ты ведь на передовой была?
– Убийство бывает разное. Там – одна мера, а здесь… Тебе не приказывали! Ты сам так решил. Да еще подло, безоружно. Взглядом, да?
– Нетактильным вмешательством в организм, – согласился Фоня. – А как надо было? Среди ночи в дом вломиться с наганом наперевес?
– Ну хотя бы… С судом, с приговором! – Кисточка черемухи мелькнула у Турбины за ухом, но Фоня не помнил, как она там оказалась. – Я знаю, вы умеете оружие добывать, когда его нету. Мне показывали. Эти ваши… в Конторе.
– Ваши?
– А чьи? Мои? Я думала, вы за справедливость!
– А мы по-разному умеем, маленькая. Но если ты думаешь, что я с каждым мирским… – Он снова представил пули. Те же, от ППШ. Били они не в насильника и гада, а в него самого.
– Мирские? Кто мы для вас? Скоты, рабы, трудовая сила? Вы как немцы!
Афанасий мысленно поблагодарил судьбу и учебную часть ночного отделения за то, что студентка Колпакова пока еще не научилась стрелять глазами.
– Не знал, не думал о таком…
– Оно и видно. Китель свой забери… капитан Красной армии.
– Успею еще. Моросит.
– Не сахарная.
– Не ломайся. Дойдем, вернешь.
Она не стала спорить, просто шагнула к проходной. И он тоже. Помнил, что охранное ведьмовство на воротах Турбину пропускает не сразу, часто принимает ее за мирскую.
Я не знаю, что творилось вокруг, пока Фонька держал меня внутри рассказа. Очнулись мы с ним от того, что снова заверещала дверь женского барака. И, как это всегда бывает в дежавю, там опять стояла Турбина. Точнее – силуэт. Жакет, берет и чемоданчик с инвентарным номером. У меня тоже такой был. В Конторе выдали, после омоложения. Вместе с повторным извещением на мужа, новыми документами, продуктовыми карточками и компенсацией за преждевременную героическую гибель.
– Подожди! – Фонька рванулся, нагнал ее у самых ворот. Что-то произнес, что-то в ответ услышал. А потом она чемодан на землю поставила. Я думала, уговорил. А она вытащила оттуда сложенную пополам тетрадную страничку. Хотела отдать, потом передумала. Сунула обратно. Он больше не заговаривал. Шел рядом до проходной, все пытался чемоданчик перехватить. Потому что барышня, не пристало ей тяжести…
Наши ворота на Турбину Колпакову больше не лаяли. Разок взвизгнули и замолчали.
На следующий день я умудрилась завалить зачет по реставрации – ремеслу, которому учат даже малолеток. Восстановление материальных ценностей, простой предмет. Духовные ценности реанимировать сложнее, а тут работенка не бей лежачего: разбитые чашки слипаются из осколков в единое целое, а рукописи не горят или, на худой случай, возрождаются обратно в машинописные странички. Вот на этих бумажках-то я и погорела. Не могла отреставрировать сожженную на моих глазах фотокарточку. Серый пепел от снимка в прямоугольник сложился, а дальше никак не смог. Хорошо, препод добрый попался. Вагнер Чеширович Молочный сам нынешнюю весну отгулял. Поэтому он глянул своими вертикальными зрачками и махнул рукой: «Мадемуазель Озерная, соизвольте к вечеру взять себя в руки и все выучить. Потренируйтесь на чем-нибудь… За исключением денег и документов».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
