– Хочу послать ему букет цветов.
– Ты не поймаешь его. Этот человек – привидение. Один раз тебе удалось взять его на мушку, но это была случайность. Сейчас ты можешь только бегать по его следам.
Чувствуя, что Тим начал не с того, Медведь решил изменить курс.
– Это чтоб никто из сокамерников сзади не подобрался? – поинтересовался он, указав на футболку. – Можем посадить тебя в общую камеру вместе с ребятами из «метисов».
– Ты тупой ублюдок. В тюрьме нет соперников. Там все братья.
– Даже латиносы твои братья? – спросил Геррера. – Я не думаю, что они согласятся с тобой после палмдейлского расстрела.
– Палмдейлский расстрел, – цокнул языком Кейнер. – Сколько из-за него шума.
Медведь пошебуршал рукой в картонной коробке:
– Догадайся, что мы здесь припрятали?
– Нос Майкла Джексона.
Медведь извлек из коробки приводную цепь Кейнера и хлестнул ею по бетонному полу. Кейнер посмотрел на Медведя; его черты исказились в нервной гримасе.
Но Медведь обернулся к зеркалу, надев цепь на шею.
– Ну как?
На лице Кейнера выступила усмешка.
– Думаю, великолепно, – продолжил Медведь, все еще крутясь перед зеркалом. – Но как же ты отмоешься от своих грязных делишек? Стиральным порошком или отбеливателем?
Кейнер ухмыльнулся, думая о чем-то своем.
– Вы ненавидите меня потому, что я отличаюсь от вас, а я ненавижу вас, потому что вы все одинаковые.
– Нет, – ответил Тим. – Мы ненавидим тебя потому, что ты убиваешь людей.
Кейнер пожал плечами.
– Топчи слабых, перепрыгивай через мертвых.
– Пора тебе открывать фабрику по производству наклеек, – сказал Медведь. – И писать на них афоризмы. Вы их наверняка уже столько навыдумывали в своем клубе.
– Давай сразу о главном, – прервал его Кейнер. – Я тебе ни черта не скажу. Ничего об этом деле, – он обвел рукой вокруг, – ты от меня не узнаешь.
– Подожди-ка, – сказал Медведь. – Чего-то не хватает. – Он еще раз запустил руку в вещи Кейнера. Его сжатая кисть замерла в коробке. – Кажется, вспомнил.
Он вышел в коридор и вернулся с большим целлофановым свертком из химчистки. Снял обертку и достал из пакета идеально вычищенную куртку Кейнера. Воротничок был накрахмален, кожа сияла, как новая, даже нашивки, казалось, вот-вот заблестят.
Кейнер издал глубокий, булькающий звук и рванулся с кресла, но грохнулся на пол. Тут он, кажется, наконец понял, где находится, и тихо сел в кресло, сверкая глазами.
Кейнер дернул подбородком, показав на куртку:
– Это объявление войны.
– Ты разве не знал? – ответил Медведь. – Война уже давно объявлена, ублюдок.
Тим не дал Кейнеру оправиться, снова ошарашив его:
– Мы знаем о «слезах Аллаха», о «Гуд Морнинг Вэкейшенс», о девушках, о трупах. Мы знаем все.
Кейнер не мог скрыть удивления, но быстро пришел в себя. Оскалившись, он произнес:
– Не все. Иначе вы не стали бы тут со мной лясы точить.
– У Дядюшки Пита чертовски хитрый план, – ответил Тим.
– Кто сказал, что в этом участвует Дядюшка Пит?
– Я. У нас ушла куча времени на разгадку вашей затеи, но в конце концов мы во всем разобрались.
– До сих пор всем было плевать. Никого не заботили пропавшие латиноски. Да и «метисы». У них никакого уважения к собственности, не то что у нас. Никто не смеет трахать мою милашку, никто. А у них все общее.
– Непохоже, чтобы ты мог сношаться с мексиканкой. – Тим подошел ближе, загородив Кейнера от Медведя и Герреры, и встал с ним лицом к лицу. Кейнер был уже потерян для нормальной жизни, ему все равно, молчать или говорить. Его и так приговорили к пожизненному заключению, к этому прибавят сроки за побег и убийства; терять ему нечего. Если умело задеть Кейнера, тот мог сболтнуть лишнее.
– Ты чертовски прав, – сказал Кейнер.
– Но вы хватали всех, кто под руку попадется. Наугад.
– Наугад, – раздраженно повторил Кейнер, – наугад, говоришь. Тогда почему же вы так долго разбирались? Я отвечу сам – мы старались избегать тех, кого станут разыскивать. Мы искали толстых, но не связывались с беременными. Это могло бы вызвать слишком много напряжения. Помнишь Лэйси Питерсон? Нам не нужна подобная шумиха. Пока не привлечешь внимание общества к какой-нибудь ерунде, никто о ней даже не заикнется. Та залетевшая девка в форме шерифа – о ней по всем каналам трубят. Пристрелишь беременную стерву, и вот тебе готовый выпуск новостей. Нашли труп жирной латиноски – вот тебе и статистика.
После всего ужаса, смерти и разрушения, с которыми Тим сталкивался от Хорватии до Южного централа, его все равно поражало безразличие «грешников» к человеческой жизни. В их насилии не было никакого смысла, только алчность и злоба. Полицейские и соперники из других клубов становились лишь препятствиями на пути, которые нужно было устранить; они получали бы прибыль от наркотиков даже в том случае, если бы большая ее часть наполняла карманы серийных убийц; тела женщин превращались для них в пробные образцы тары для перевозки наркотиков. «Грешники» совершенно бесстрастно выбирали свои жертвы, и все же в одной ошиблись.
– Значит, поэтому вы выбрали Дженнифер Вилларозу.
Кейнер сделал жест, как будто стреляет в Тима из пистолета.
– Но она оказалась военнослужащей, и в части подняли тревогу, – продолжал Тим. – Это сбило вас с толку.
– Ерунда. Не так уж их и заботят мертвые лесбиянки. Потыкались туда, сюда, ничего не нашли и успокоились. Но мы стали осторожнее, начали потрошить только тех сучек, которые приехали из Мексики. Работодателям на них наплевать. А у родственников просто нет денег, чтобы куда-то летать, задавать вопросы. Да все равно они ни черта бы не узнали. А с полицией они ни за что не свяжутся – тогда их точно выпрут отсюда. Посмотри правде в глаза: кого заботит судьба парочки жирных чикано из Четсуорта?
– Меня, – ответил Тим.
У Кейнера заблестели глаза.
– Браво, брат. Тебя. Ну, может быть, еще твоего друга. – Он указал глазами на Герреру, который старался казаться невозмутимым. – Знаешь, что меня отталкивает в толстухах? Они не такие резвые. Они ленивы, потому что живот слишком тяжелый. Как у той брюхатой стервы из полиции, которая нам тогда попалась.
Тим почувствовал, как его лицо наливается кровью. Дрожащим голосом он произнес:
– Она достаточно резвая.
Кейнер изменился в лице:
– Так ты ее знал?
Тим уставился на него.
В глазах Кейнера блеснули искры радости.
– Жаль, что я не прихватил ее тогда. Мне ужасно хотелось выпотрошить ее и набить опилками.
