Господь. Поначалу-то, конечно, больно было, только о ране и думал, а потом выздоравливать начал – скучно стало. А лекарем был старец Финоген. Старец, окромя лечения телесного, «Четьи-Минеи» нам кажий вечер читал. Попросил я книгу у старца. Тот поначалу в руки мне ее давать не хотел – к настоятелю благословляться ходил, но дал. Поначалу ее осилил, все молитвы назубок выучил. Потом разрешил мне игумен и в книгохранилище монастырское заходить. Вот так с тех пор и привык. Ну, а потом, когда в ссылку попал, на Соловки, так там уж и совсем пристрастился. Уже не токмо божественное читал, но и греков с римлянами – правда, которые в переводе, – да и наши летописи.
– Стало быть, раны да ссылка поспособствовали… – повел бородой государь. – Я вот все спросить тебя хочу, да не решаюсь – за что тебя Федор Иоанныч в ссылку-то отправил?
– За дело, – кратко ответил старец.
– Это как так, за дело? – удивился Даниил Иванович. – Первый раз слышу, чтобы кто-то сказал – за дело, мол, сослали. Обычно кричат – навет, поклеп!
– Ну, государь, а доведись до тебя? Узнал бы ты, что слуги твои верные, Аврашка старец да Никитка Еропкин со товарищи, хотят тя с любимой супругой развести, Марь-Иванну в монастырь отправить, в Выксу или в Горицы, а тебя на другой бабе женить?
– М-да, – протянул государь. – Ежели так, то недалеко царь Федор тебя и отправил. Я бы куда-нить в Тобольск услал, медведей считать.
– Вот и я про то, – вздохнул Аврамий. – Конечно, там немножко не так было. Не все так просто. Что вон, мол, злодеи какие – хотели царя с любимой женой развести. Мы ж как лучше хотели.
– Ну, слышал и я кое-что, – заметил государь. – Что хотели вы царя с супругой развести, оттого что наследников не было, а Борис Федорыч к престолу рвался и вас за то наказать решил.
– Да я уж сейчас и сказать не могу – рвался ли Борис Федорыч к престолу, не рвался – кто его знает! – почесал Авраамий бороду. – Иной раз думается – не хотел Борис власти царской. Чем ему плохо при Федоре Иоанныче было? Царь по большим праздникам на престоле сидит, иноземцев принимает, Богу молится, а правит-то первый боярин. И никто б ничего не сказал… А буде жив бы остался Димитрий-царевич, да стань он царем – чем худо? Опять же, правил первый боярин и конюшенный государев. Нагие – слишком уж род захудалый, да и немного их.
– А уж тут как сказать, – не согласился Даниил Иванович. – Сами бы не смогли, так помогли им – те же Шуйские с Романовыми, да и Трубецкие с Салтыковыми. Сначала Бориса сковырнули, а потом бы друг с дружкой стали грызться: попомнили бы друг дружке и земщину с опричниной, да все старые обиды от сотворения мира. Может, такого бы не было, как сейчас, но голов бы немало полетело!
– А ить, пожалуй, ты и прав, – кивнул старец. – Неизвестно еще, как бы царь Дмитрий, настоящий-то, стал бы править. Не получился бы из него новый Иоанн Васильевич?
– Который? – улыбнулся Мезецкий.
– Да хоть тот, хоть другой, – махнул рукой старец. – Дедушка, говорят, который тоже Иоанн Васильевич, токмо третий, тоже не мягче внука был. К тому ж ересь жидовствующих на Руси развел. Сам развел, а потом сам же еретиков казнить стал направо и налево.
– Ладно, – сказал государь, давая понять, что пора и заканчивать разговор. – Опять мы с тобой из пустого в порожнее переливаем. Что бы могло быть – один Господь ведает. А нам с тобой, старче, о нынешнем думать надо. Давай-ка еще разочек договор посмотрим, не позабыли ли чего?
Подписание договора прошло просто. Зашли государи в особую палатку, где на столе были разложены пергаменты на двух языках, поулыбались друг другу, поздоровались (Мезецкий поприветствовал царственного брата на плохом немецком, а Ваза пожелал здоровья августейшему кузену на русском, с изрядной примесью польских слов), осмотрели друг друга (увиденным остались довольны) – и подписали. Рядом с правителями и свидетели руки приложили: от русских – инок Авраамий, сын Палицын, печатник, да Никита Афанасьев, сын Еропкин, главный воевода, а от шведов – Аксель Оксеншерна, риксканцлер, и Юхан Шютте, королевский советник. Потом подождали, пока чернила не просохнут (не писарчукские бумажки, чтобы на них песок сыпать!) прицепили к грамотам по две вислых печати – одна с российским двуглавым орлом, а другая – со львом шведским, да спрятали грамотки в особые ларцы. Ларцы те были убраны в кованые сундуки, а к сундукам приставлен караул. Словом, все буднично. Гром не грянул, молнии не сверкнули.
После подписания договора государь Всея Руси, на правах хозяина, пригласил шведов в Трапезную палату обители, где уже накрывались столы.
Торжество по случаю подписания мира со свеями (те, кто немного пообщался с лютеранами, начали звать их шведен) готовилось загодя. Договор докончальный о мире, что так, что эдак, а все равно будет подписан – не зря же в Богом забытый Тихвинский посад приехали два великих правителя Севера! Оплошать, угостить шведов плохо, было куда стыднее, нежели упустить в тексте договора «мелочь», навроде какого-нибудь городка! (Шутку сию государь Всея Руси еще в Вологде высказал, но кое-кто из ближних в нее поверил!)
Пир готовился нешуточный. В обозе государя Всея Руси было немало припасов, но расстарался и отец игумен – с вечера в округе слышались прощальные крики поросят и грустное квохтанье кур. Опять-таки, загадка – как они и уцелели-то до сих пор?
На царских и королевских пирах порой решается много больше, нежели в тиши кабинетов или на поле брани. А коли за праздничным столом встретятся два монарха, недавно бывших врагами, то жди чего-то особенного. И Даниил Иванович, и Густав Адольф, неплохо знавшие историю, вспоминали, но не могли вспомнить, чтобы когда-то встречались вот так вот властители шведские и русские (ярл Биргер, «встретившийся» с князем Александром, не в счет). А старец Авраамий, читавший многие летописи, вообще не мог припомнить, чтобы русские государи с кем-то из сопредельных монархов встречались, да еще и пировали с ними. Ну, разве что в седой древности или когда великие князья владимирские за ярлыками ездили (езда в Орду – дело такое, что о нем не хочется нынче и вспоминать).
Даниил Иванович уже вдевал руки в прорези праздничной ферязи (шитой еще в Белоозере!), раздумывая, как ловчее у Густава Адольфа толмачей для будущих учеников (или как там правильно – школяры, студиозусы?) попросить, чтобы хоть на первое время помогли (понятное дело, не за спасибо…) русским парням с комнатенками да с хозяйством. Нельзя ж, право слово, их как щенков в воду –
