class="p1">– И конкуренции, – добавил Зуев.
Собственно, на этом философская беседа и закончилась. Оба путешественника благополучно уснули под мелодичный стук колес и шепот ветра в вентиляционной системе. То, что им снилось в этот момент, не имеет никакой художественной ценности, а потому мы и не будем об этом говорить.
Проснулись горе-путешественники под вечер. Головы побаливали, но не так чтобы очень. Подташнивало, но без мучительных позывов – можно было терпеть. Сердобольная попутчица объяснила друзьям, что поезд следует в город Бердянск, и они уже проехали Синельниково.
– Давай выходить, – совершенно трезвым голосом сказал Зуев.
– До моря совсем ерунда осталась, – равнодушно и так же трезво ответил Шувалов.
– Какое море, – сквозь зубы процедил Зуев. – Мне домой надо. Про работу я уже и не говорю. Чем дальше уедем, тем труднее будет вернуться. Денег-то сколько осталось? – Зуев спустился с полки и, похлопав себя по карманам, извлек оттуда несколько мятых купюр. – Тридцать шесть рублей, – сообщил изумленный Зуев, и на душе у обоих как-то сразу потеплело. Возвращение домой больше не казалось чем-то сложным. Можно было взять билеты, да еще оставалось на ресторанный суп и пиво.
Вскоре поезд подошел к станции. Сердечно поблагодарив добрую старушку, Зуев с Шуваловым вышли из вагона и попрощались с проводницей. Та испуганно посмотрела на них и спросила:
– А вы из какого купе?
– Все, – высокомерно ответил Шувалов, – мы уже не из какого. Мы сами по себе.
– Из какого они купе? – обращаясь к пассажирам, заметалась проводница, но наши герои уже вышли на платформу и отправились к зданию вокзала.
– Чаплино, – прочитал Зуев название станции.
– Родина Чарли Чаплина, – пошутил Шувалов, – здесь же он снимал свою «Золотую лихорадку» – глушь. Вот увидишь, мы застрянем здесь на сутки, а то и двое. Хорошо, если есть пивная, а если нет?
– Ты думаешь, они могли бы здесь существовать без пивной? – мрачно произнес Зуев. – Есть, только она давно закрыта.
– Сегодня, – сказал Шувалов. – А завтра тихо-мирно попьем пива. Посмотрим, чем здесь поят земляков великого Чарли. Ты же знаешь, Чарли любил выпить.
– Он не пил, – так же мрачно ответил Зуев.
– Ну, пил, не пил – у него уже не спросишь. А мы-то пьем.
Вокзал оказался маленьким и подозрительным. Собственно, подозрительно здесь выглядели Зуев с Шуваловым в своих сильно измятых пальто и с опухшими небритыми физиономиями. У входа в здание стоял милиционер. Он внимательно оглядел гостей города Чаплина, но не успел или не сообразил остановить их. Зуев с Шуваловым быстро прошмыгнули внутрь, мгновенно оценили обстановку и вышли через противоположную дверь. Настроение у обоих как-то очень быстро испортилось. Шувалов поднял воротник, чертыхнулся и сказал:
– Может, посмотрим расписание? Надо же знать, сколько и чего ждать.
– Иди посмотри, – ответил Зуев. Шувалов, бормоча что-то о погоде и расстоянии до Москвы, вошел в здание вокзала и через несколько минут вернулся.
– Поезд завтра в 14.32, кассира нет. На вокзале ночевать опасно – милиция. – Зуев промолчал, а Шувалов продолжил: – Ну не на улице же нам ложиться. Пойдем поищем чего-нибудь. Может, есть гостиница или дом колхозника. Дьявольщина, люди приперлись из столицы нашей родины, и некуда приткнуться.
Они спустились по ступенькам на грязный чаплинский тротуар и двинулись вдоль железнодорожного пути. Пройдя метров триста, друзья нашли будку то ли стрелочника, а может, рельсового сторожа. В будке было так же холодно, как и снаружи, зато не дуло и не капало.
Вначале Шувалов завел разговор о возвращении в Москву. Он начал рассказывать, куда пойдет, что будет делать, но Зуев не поддержал разговор. Он сидел молча и смотрел в маленькое мутное оконце. Впервые за последнюю неделю он ощущал себя трезвым, и эта нечаянная трезвость как-то сразу навалилась на него всеми своими проблемами. На работе можно было соврать что-нибудь про больных родителей или незапланированное обрушение потолка в квартире. Дома придумать сногсшибательную историю с отъездом туда, не знаю куда, и частичной потерей памяти, а потом неделю симулировать амнезию. Не поверят ни там, ни там, но это не важно. А важным было то, что Зуеву не хотелось врать. Почему-то ничего не хотелось, и само возвращение домой уже не казалось таким необходимым. Там в Москве, Зуева не ожидало ничего нового, как, впрочем, и здесь, в Чаплине. Как, наверное, и на островах Фиджи или на Луне. Все казалось каким-то старым и потрепанным. Погода ли повлияла так за Зуева или обстановка, но он вдруг с ужасом понял, что ему не интересно, а значит, не хочется жить. Что все происходящее на Земле он уже пережил, что было – знает, что будет – прозревает, и нет у него ни малейшего желания дожидаться завтрашнего дня, а завтра – послезавтрашнего. А Шувалов как будто почувствовал настроение друга и тоже замолчал. Он, собственно, и начал разговор, чтобы избежать разрушительной рефлексии, но получилось наоборот. И Шувалов вспомнил о своем доме, о необходимости устраиваться на работу, о предстоящей долгой, холодной зиме. Мысленно он перебирал все, что могло произойти с ним за эту зиму, и не нашел ничего, что бы его обрадовало. Не веря самому себе, Шувалов принялся лихорадочно придумывать разные события, вспомнил о дне рождения Кретова, но вскоре понял, что это будет обычная пьянка. Он подумал, не махнуть ли ему на родительскую дачу недельки на две, отдохнуть, посидеть у горячей печки с книгой, но вспомнил свою последнюю поездку на дачу, когда гости, среди которых был и Зуев, побили всю посуду и поломали и без того ветхую мебель. Если же уехать тайком, никому ничего не сказав, Шувалов точно знал, что уже через два дня начнет умирать со скуки. И тут он вспомнил о незнакомой девушке в белом платье, которую, наверное, никогда больше не увидит. От этой мысли Шувалову стало так обидно, что он невольно застонал и тем самым отвлек Зуева от подобных же тяжелых размышлений.
– Ты что? – спросил Зуев.
– Ничего, – ответил Шувалов, – зуб разболелся.
Все когда-нибудь кончается. Прошла и эта ночь. Вначале долго, по очереди кричали петухи в разных концах Чаплина. Затем ночной мрак стал обесцвечиваться, как симпатические чернила, и вскоре всю округу заполонило серое холодное ничто. На улице моросил депрессивный дождь. Какие-то люди под зонтами, целлофановыми пакетами, газетами и накидками, спешили на станцию. И вскоре, завывая по-волчьи, оттуда отошел дизельный поезд местного назначения. После этого оба, и Шувалов и Зуев, уснули,
