Следующие два абзаца текста были вымараны химическим карандашом, о чем любезно сообщал переводчик.
Петр убеждал меня уйти вместе с его отрядом в Карс, но я не могла бросить Егинэ на произвол судьбы. «Я сам поговорю с ней, уверен, она отпустит тебя», — сказал тогда Петр и решительно вошел в хану. Не прошло и минуты, как он вышел — с непокрытой головой, держа папаху в руке.
«Мертва, — сказал он. — Теперь ты свободна и можешь ехать с нами».
Я вскрикнула и вбежала в убогую лачугу, бывшую нам пристанищем. Егинэ лежала в углу на циновке. Ее лицо было светлым и спокойным, грудь — недвижна, из губ не вырывалось ни вздоха. Я опустилась перед ней на колени, шепча молитву, провела ладонью по векам, закрывая застывшие глаза.
«Пойдем, — тронул меня за руку Петр. — Конь для тебя готов…»
Проехав несколько верст в составе казачьего отряда, я внезапно вспомнила, что крестик из святого дерева так и остался на груди Егинэ. Если я не верну его, он будет похоронен вместе с его обладательницей, а то и вовсе достанется туркам или разбойникам-курдам. Этого нельзя было допустить. Петр пытался отговорить меня, но я настаивала, и тогда он вызвался ехать сам, объявив своим казакам привал. Они были очень добры ко мне — бородатый урядник закутал меня в свою бурку, остальные поделились со мной лавашем, салом, дали хлебнуть турецкого ананасового коньяка. Прошел мучительно долгий час — и вот в лучах заходящего солнца показался Петр. Не спешиваясь, он вложил в мою руку крестик Егинэ, тут же скомандовал: «Са-адись!» — и уже через несколько минут мы поднимались на перевал, за которым стоял 1-й Казачий полк.
В начале октября мы прибыли в Карс. Оставив меня на попечение милой семьи отца Езраста, настоятеля местной армянской церкви, Петр вместе со своим полком возвратился в Турцию, а в начале 1916 года я благополучно разрешилась от бремени твоей сестрой Маро.
В конце августа вновь вернулся Петр. Он привез печальные вести — мой родной, мой прекрасный Ван разграблен и сожжен дотла курдами, а все жители, что еще оставались в нем, убиты. Сложили бесстрашные головы и дружинники Азамаспа. Надежд на то, что Геворк, мой жених, жив, не было никакой…
Полк Петра простоял в Карсе восемь месяцев, а весной 1917 года всю дивизию генерала Томашевского перебросили на другой край России, в студеную Финляндию. Петр уговорил меня переехать в Петроград, помог устроиться — и умчался догонять свой полк, клятвенно пообещав мне вернуться к рождению нашего ребенка, который должен был появиться на свет в конце осени. Больше я так и не увидела моего Петра, как и он не увидел тебя, родной мой сыночек. Я долго, очень долго ждала его и лишь спустя несколько лет случайно узнала о его смерти в Выборге от рук пьяной солдатни в самом начале 1918 года…
Я не ропщу на судьбу, Алоша, ведь она одарила меня самым щедрым даром, о каком только может мечтать женщина, — двумя замечательными, лучшими на свете детьми. Об одном лишь жалею я теперь — что ничего так и не сделала, чтобы разыскать кого-нибудь из родных Егинэ и Дживана, чтобы вернуть им нательный крест, святую реликвию, принадлежащую им по праву. Это очень важно, ибо крест этот не простой, а чудотворный — но лишь для законных владельцев, я же завладела им не получив на то их разрешения, и вот теперь он сжигает мне грудь… Возможно, ты, комсомолец, прочитав эти слова, посмеешься над старорежимными предрассудками пожилой женщины — так смейся, а все равно найти постарайся. Кроме имен, знаю я о них немного, только то, что они…
На этих словах рукопись обрывалась, о чем переводчик любезно сообщил в очередной сноске. Самсут невольно дотронулась до крестика на груди. Нет, чужая реликвия не обжигала — но при этом действительно казалась очень теплой и какой-то пульсирующей.
«И правда, — подумала вдруг Самсут, — оно существует, проклятие чужого креста. До меня его носила прабабушка Самсут, потом бабушка Маро — и у всех нас жизнь, в общем-то, не сложилась. Три поколения матерей-одиночек, даже четыре, если считать Галу… Ах, справедливо говорят — тяжкий крест. А всё потому, что он должен принадлежать истинным владельцам…»
— Найду… — прошептала Самсут. — Найду и отдам…
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
