ему удавалось атаковать так часто и не свалиться под тяжестью отката?
— Хм… интересные вопросы, брат мой, — задумчиво произнес кардинал Нилле. — Может быть мы найдем ответ на теле…
Старейшина, не выказывая и толики брезгливости, проворно взобрался на гору из трупов. Там он склонился над мертвым полукровкой, пристально рассматривая его руки.
— Боюсь, Зонн, ты ошибся, — вынес вердикт алавиец.
— Будь добр, поясни.
— Взгляни на его пальцы. Он обладатель всего одного кольца. Да и оно медная дешевка с мутным кристаллом и кривой огранкой. Такой мусор не наденет на себя даже самый нерадивый ученик. Вряд ли этот озарённый был хоть чем-то примечателен.
— И всё же, именно его лицо запало мне в память… — не спешил соглашаться второй кардинал.
— Порой наш разум играет с нами самым замысловатым образом. — пожал плечами собеседник. — Мы склонны принимать его миражи за истину. Но с фактами, брат мой, тяжело спорить, Я считаю, что в ряды кавалерии просто затесалась пара магистров полной руки. Но сейчас они погребены где-то под телами своих соплеменников. Это самое разумное и логичное объяснение.
— Что ж, пусть будет так, — вздохнул старейшина Зонн, не желая ввязываться в спор. — Если ты не возражаешь, я бы чего-нибудь выпил.
— С удовольствием поддержу твое начинание, брат. У меня как раз есть целая амфора замечательного блейвендского вина.
Кардиналы, о чем-то негромко переговариваясь, неспешным шагом двинулись прочь от горы мертвой плоти. В иной ситуации они обязательно дали бы приказ молдегарам снять с покойников всё снаряжение. Но они сейчас на чужих землях, и перегружать обозы нельзя. Так что пусть валяется вся эта падаль на радость подземному народцу…
* * *
Сознание возвращалось ко мне медленно и какими-то урывками. Кадры небесного свода мимолетной фотовспышкой вторгались в разум словно, чтобы через долю мгновения смениться непроглядным мраком. Я не понимал, что со мной. Жив я или мертв? Если второе, то почему мне всё еще так тяжело? А если первое, то какого дьявола костлявая до сих пор не прибрала меня?
В таком делирии, изнемогая от боли и жажды, я пролежал до самой ночи. А потом в мой бред стали просачиваться какие-то странные звуки. Шорохи, пощелкивания, скрежет чего-то твердого, шипение, свист… Не знаю почему, но мне представилось, что вокруг рыскают десятки гигантских муравьев, клацая жвалами, шурша лапками и потрескивая хитиновыми сочленениями.
А потом вдруг моего лица коснулась чья-то прохладная ладонь. От удивления я аж нашел в себе силы разлепить залитые засохшей кровью веки. Но на что-то большее меня уже не хватало. Я увидел над собой женское лицо. Одновременно и пугающее, и притягательное. Невзирая на приятную глазу симметричность и общую миловидность, в нем прослеживалось нечто инородное. Несвойственное человеку. Кожа у незнакомки была белой, как у альбиноса. Практически прозрачной. Губы же, наоборот, темными. Почти черными. Лоб по-аристократически высоким. А широко посаженные нечеловеческие глаза сияли зловещим алым огнём.
То, как она смотрела на меня, не поддавалось описанию. В ее взгляде причудливейшим образом сплетались восхищение, страстная жадность и какое-то садистское предвкушение. Белокожая с необычайной нежностью поглаживала меня по щеке, будто я замызганный приблудный котёнок.
Заметив, что я пришел в чувство, альбиноска криво улыбнулась и прошипела на едва понятном человеческом языке:
— Крас-с-сиво. Ты так оч-чаровательно. Оч-чень хорош-шо. Теперь ты моё. Моё навс-с-сегда. Я буду твой хоз-с-сяйка. Ты понимать меня?
Заторможенный и всё еще плавающий в тумане мозг с большой задержкой обрабатывал поступающую извне информацию. Но когда осознание всё-таки робко постучалось в мой разум, то я чуть не подскочил, как ужаленный. Если б не остывшая и окоченевшая до состояния камня туша Мурашки, то я бы точно подпрыгнул. И у меня были все основания для такой реакции. Ведь надо мной сейчас нависала самка… кьерров? Ризанту не доводилось раньше видеть представителей этой расы. Но внешне она соответствовала литературному описанию на все сто процентов…
Я дернулся, слепо шаря руками в поисках хоть чего-нибудь, чем я мог защититься. О подземных жителях Абиссалы ходили очень жуткие истории. И лучше уж погибнуть прямо здесь, чем попасться живьем в лапы этих мясников. Но белокожая бестия ласково, но в то же время и твердо перехватила мои ладони и обездвижила.
— Ты ис-скать это? — показала она зажатый между двух пальцев перстень, по-своему поняв мои трепыхания.
Приглядевшись, я узнал ученическое кольцо, врученное мне магистром Элдриком. Точно… я же могу творить чары. Мысли бы только в кучу собрать, чтоб сосредоточиться. Вот сюрприз альбиноске будет…
— Нет колдовать. Не делать это, — покачала она головой, словно разговаривала с неразумным дитём. — Отец-с-с ненавидеть магов. Он убить тебя, ес-с-сли уз-знать.
Кьерр выпустила меня, поднялась на ноги, а потом издала серию каких-то гортанных щелков. Неведомая сила сдернула с меня лошадиный труп, и я хрипло завыл от прокатившейся по всему телу боли.
— С-с-с-с, я тебе помоч-ч-чь, моя крас-сота, — успокаивающе зашипела альбиноска, склоняясь к моему лицу так близко, что я ощутил тепло ее дыхания на своей коже. — Терпеть. Потерпеть с-с-совсем мало. Тебе с-с-станет лучш-ше…
Жутковатая незнакомка поднесла к моим губам какой-то темный комок, воняющий так скверно, что его «аромат» перебивал даже смрад сотен переломанных трупов. Естественно, я и не подумал открывать рот. Но тогда кьерр профессионально надавила мне на подбородок и насильно впихнула в меня эту гадость. На вкус она оказалась даже противней, чем на запах. Я попробовал вытолкнуть ее языком, а потом и выблевать из себя. Но проклятая белокожая тварь с поразительной сноровистостью пресекла все мои попытки. Мерзкий сгусток постепенно размягчался, обволакивая слизистую. Я дергался как припадочный, истово желая исторгнуть из себя это дерьмо. Но тут вдруг мне стало значительно легче. Боль, терзающая крючьями нижнюю половину туловища, отступила. Дыхание стало глубже и спокойней. А сердце забилось уверенней.
— Вот… вот так, моя крас-с-сота, — поощрительно погладила меня красноглазая. — Я ж-же говорить, я не вредить. Ты с-с-стать моё. Я з-з-заботиться о тебе.
Неведомое снадобье кьерров начало действовать слишком стремительно. И вот уже мои веки налились свинцовой тяжестью. Закрывая
