сына наречь Натаном — так ее бывшего звали…
— А чего Олежу убалтывать, — фыркнул я. — Как Рута скажет, так он и сделает.
— Считаешь, Олег… подкаблучник?
— Считаю, что он счастлив со своей «командиршей».
— А ты? — Рита притихла, как будто затаив дыхание. — Ты счастлив?
— Очень! — сказал я чистосердечно. Взяв в ладони милое лицо, я покрыл неторопливыми поцелуями обе щеки и сморщившийся носик — понятие «нос» к этому идеальному органу обоняния не подходило совершенно.
— Миш… А давай, не поедем домой? Девчонки… э-э… с девчонками, Инка всех накормит… Давай?
— Давай! — засмеялся я.
Мы быстро вернулись к «Волге», оставленной у смотровой площадки, и я сразу просунулся за руль — меня, словно невинного мальчика, гнала и горячила мысль провести ночь с красавицей. Как будто в первый раз…
— Ой! — воскликнула Рита, усаживаясь рядом, и весело рассмеялась. — Заболталась совсем с тобой! Я же главного не сказала — нас с Наташкой взяли на программу «Звезда КЭЦ»!
— Попробовали бы они не взять Литу Сегаль! — насмешливо фыркнул я. — Ты бы их всех… Из сорок пятого калибра! Поздравляю, Ритулька.
Взяв «расхитительницу гробниц» за руку, поцеловал ее пальцы.
— Почему я раньше телик не смотрел? Потому что смотреть было не на кого… — «Волга» тронулась, и влилась в поток. — А Инка как? Пристроили?
— Модератором!
— Растет человек…
Стемнело. Дома обсыпались желтыми огнями окон, по проспекту валили машины, расплескивая свет фар. Москвичи мелькали в поздней суете, чернея на фоне ярких витрин, а на карнизах, на обрывах крыш уже позаривала реклама, тесня привычные, вечные мантры, вроде «Слава КПСС!» или «Наша цель — коммунизм!»
Безропотно соглашаясь с этими истинами, им подмигивало неоновое панно «Пейте „Лио“!» На стене сталинской многоэтажки разгорался стремительный абрис взлетающего авиалайнера. «Добролет. По небу быстрее!»
Мягкая сила социализма…
До улицы Строителей мы домчали мигом, и начали целоваться еще в лифте. Продолжили в прихожей, потом в спальне…
— «Слияние»? — выдохнул я.
— Миш, а давай, как раньше? — запыхавшись, молвила Рита. — А то с этим зельем… Я тебя даже не чувствую! Ни погладить, ни пощупать…
— Бесстыдница! — ласково шепнул я.
— Сам такой… Целуй меня!
— Где?
— Везде…
А неуемное лето звенело за окнами, словно эхо сладких женских стонов. Сквозняк гулял по комнатам, выветривая безлюдные запахи. Колыхался тюль, позвякивали хрустальные висюльки люстры…
…К полуночи ветер стих, и горячий шепот стал различим.
— Люблю тебя…
— А я — тебя…
Ровно в полночь будильник еле слышно пискнул, высвечивая зеленые кругляши: «00. 00. 00». Обнуляя «вчера», зачиная «сегодня», обещая «завтра» — в неясном и зыбком грядущем.
