я, когда разорванное на правом плече девушки платье сползло и оголило грудь. Манящую грудь.
Размеры этого великолепия — большая она или малая — были не важны, мозг не способен думать о цифрах и объемах, срабатывала некая химия, или магия. Никакого рационализма, только эмоции. И еще эти ведьмовские черные глаза, ее взгляд, который последовал сразу же после конфуза… так смотрит сильная женщина, просящая о защите, в мгновение делающая героя из слабосильного мужичка. Я хотел ее защитить, взять под свою опеку, закрыть, замуровать и только любоваться. Черные, что смоль волосы, густые, ниспадающие по тому же чуть оголенному плечу, на которое девушка спешно натягивает платье. Ростом чуть выше среднего, а для женщины этого времени, так и высока. Фигура, насколько можно предположить из увиденного, подтянутая… такая желанная. И лицо… да не знаю, какое оно, но прекрасное, лучшее.
— Сударь, позволите мне похоронить своих родных и воспользоваться вашим благочестием и переодеться? — прозвенел звонкий голосок после долгой паузы всеобщего молчания.
Я только сейчас понял, что мы общаемся на французском языке.
«Да, уж… сообразительная и за словом в карман не лезет. Вон как намекнула на обстоятельства и расставила все точки над „i“» — подумал я и постарался отмахнуться от наваждения. Не удалось, но хотя бы вернулась способность говорить.
— Никита! — выкрикнул я есаула, как раз возвращавшегося в лагерь с двумя пленниками. Казак спешился, резво подбежал ко мне и преклонил колено, склоняя голову. — Разборы после. А сейчас скажи! Казакам заняться нечем, как только благородную девицу стращать?
Рябой стал наводить порядок, иногда делая небольшие паузы в своих фразах. Не трудно было догадаться, что есаулу сложно подбирать слова, заменяя грубые, но порой необходимые, выражения, на нейтральные. В присутствии цесаревича казак уже не стеснялся высказывать своим подчиненным, но тут благородная дама. Казаки выполняли приказы своего командира, улыбаясь от конфуза есаула, что не может подобрать слова.
До конца дня провозились на стоянке. Допросы пленных, захоронение убитых, составление списков материального имущества обоза и выявление персоналий убиенных. Справились только к часам девяти вечера, поэтому заночевать пришлось в куцем леску неподалеку, который чуть скрывал нас от сторонних глаз.
Из всего отряда конфедератов раненными оказались больше ста человек, поэтому на долю казаков выпало испытание — умертвить сто два человека. В живых оставляли только одного — некого Ежи Набрута, раненного только в руку, везучий, гад, оказался. Он же и был предводителем этих малолетних разбойников. Завезу его в Петербург, пусть свидетельствует перед комиссией, которую я постараюсь собрать. Фиксировать преступления и разные враждебные действия польско-литовской шляхты нужно, в политике такие свидетельства только для пользы дела.
Иоанну я боялся. Или, скорее всего, опасался себя же, если буду рядом с ней ночью. Как испытание, палатка девушки была поставлена рядом с моей, уж не знаю по чьему разумению. Сербскую девушку сильно удивило то, что мое временное жилище мало чем отличалась от иных, и точно не дотягивало до гордого наименования «шатер». А иначе и никак, иначе будет не перемещение, а ползание с большим тихоходным обозом. В иной ситуации я бы и не отказался от повышенного комфорта, глупо от него отказываться, если это не сказывается на общем деле.
Мне же нужно было срочно в Петербург. Много проектов наметил, очередной корабль из Америки, если хоть в малом ориентироваться на планирование Экспедиции, ожидается через месяц-полтора, а еще с предыдущим калифорнийским золотом не разобрался. Потому и одвуконь и без телег и карет. Может, и пересяду в Харькове в карету, но не здесь, где и слова «дорога» не существует, не говоря уже об их наличии.
Между тем, движение замедлилось и значительно. В плену у конфедератов были еще пять молодых женщин и девушек и три парня, которых оставили в живых, так как те обещали большой выкуп от родственников. Вот они и тормозили нас, замедляя темп передвижения.
Иоанна была постоянно рядом со мной в дороге. Особенно после того, как за ней попытался ухаживать командир егерей подпоручик Платон Гусев. Парень лихой и правильный, но и напористый между тем чрезмерно. Он девушке цветы, она их отвергает, а он уже венок из цветов сплел и вновь преподносит его, наряду с непонятно откуда взятыми карамельными конфетами производства моей мануфактуры. И Иоанна спрашивает у меня, безмолвствуя, лишь сверкая своими волнующими карими глазами «ты когда вмешаешься?» Или я так себе мню. Но в итоге я пригласил девушку на ужин в моем присутствии, перебив очередную попытку подпоручика навязать общение с Ионанной.
Может, и зря ужинал с прелестницей, так как понимал, насколько перед ней становлюсь нелепым, и сколь много просыпается истинного Петра Федоровича. Девушка не была во вкусе наследника, но все меняется, сейчас вкусы Петрова в приоритете.
Иоанна даже в таких вот аскетических походных условиях умудрилась привести себя в порядок. И я ей был сильно благодарен за это. Дело в том, что мое наваждение по этой девушке, пусть и не окончательно, но во-многом спало. Вычурные прически, выглаженные платья с рюшечками, ленточками — все это не было настолько сексуальным, как естественно растрепанные волосы, легкое платье без всяких излишеств на ткани. Поэтому и получалось уже более спокойно строить разговор.
Первое впечатление, что девушка умна, подкрепилось еще и тем, что она неплохо образована. Да, это разные вещи. Умным человек может быть от рождения, образование же позволяет наделить этот ум еще и опытом предыдущих поколений. Иоанна разговаривала на французском, немецком и частично на турецком языке. Отлично, почти без акцента, говорила и по-русски. Читала и французских просветителей, жила раньше в Вене, пока отца, Ивана Шевича — командира полка сербских гайдамаков на австрийской службе, не отправили в отставку.
Дело в том, что в среде гайдамаков и сербских и валашских и хорватских, которые служили австрийской императрице Марии-Терезии, начались некоторые движения, катализатором которых стали русские победы над турками. Часть гайдамаков ушла в Черногорию, где ширилось сопротивление османам, часть подалась в Россию. Поэтому и оставшиеся на австрийской службе вызывали со стороны властей подозрения в лояльности. Союзники с Россией — это да, но они же и потенциальные противники. А славянские и валашские гайдамаки были искусными войнами.
Иван Шевич сначала самостоятельно отправился на Восток земель Запорожского войска, в еще только образовывающийся город Славяносербск, чтобы там освоится, найти себя на службе у русской императрицы, обустроить быт [Иван Шевич — имя действительного полковника-серба, переселившегося из Австрийской империи, но далее — фантазия автора. В реальной истории Славяносербск образовался на три года позже, но военные действия могли ускорить процессы переселения сербов].
Через полгода на новое место жительства направилась и семья, до этого проживая в Яссах у дальних родственников. После набега на обоз, с которым и шла семья Шевичей, в живых осталась только Иоанна, да и только потому, что она приглянулась нашему единственному пленнику Ежи Нарбуту. Два брата, старший и совсем еще маленький, четырехлетний, как и мать и пятеро самых преданных слуг, погибли. Но девушка держалась, большая в ней сила.
— Иоанна, я…- обратился я к девушке и замялся.
А что, впрочем «я»? Женат — это так себе аргумент. Можно и второй раз жениться, если доказать неверность жены или еще что придумать. А дальше что? Я не Петр Великий, который кухарку императрицей сделал, мне могут и не позволить. Предлагать Иоанне стать любовницей? Так и самому такая идея не нравится. И что делать? Нет, Шевичи, по рассказам самой Ионанны — знатный род, служилый и ведет свою родословную с тринадцатого века, но они все равно не ровня Романовым.
Мы ужинали в моей палатке, где всего-то и помещался небольшой стол, да куча соломы для сна. По прикидкам остался всего один дневной переход до Славяносербска, где я должен был отдать Иоанну в руки ее отца и распрощаться с той, что так меня волнует.
— Я потеряла семью, только отец и остался в живых, казалось, все сложно, но я рядом с Вами чувствую себя как то… — начала Иоанна. Я попробовал выказать свои соболезнования, но был перебит. — Прошу Вас, мне тяжело говорить. Вы очень интересный, но мне показалось, что одинокий, вместе с тем сильный мужчина… Нет, не то! Я хочу быть с Вами и чувствую, как никогда не чувствовала, что и Вы тоже… Но, это невозможно, Ваше Императорское Высочество.
Иоанна заплакала и выбежала из палатки. Я хотел побежать, обнять, сказать, что она не права, что для
