Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Тишина здесь была хороша. Замечательная провинциальная тишина, ее очень хотелось употребить по прямому назначению. Пропитаться ею, расслабиться и чтонибудь сочинить.
Вот схоронил брата мамы. Вот постоял на краю русской пустоты, засасывающей бесконечности. Вот мысленно поплакал над добром, нажитым двумя поколениями великих тружеников и попавшим теперь в лишенные мозолей руки наименее достойного. Вот собрался все это как-то выразить, словами, на бумажном листе. Зачем? Для кого? С какой целью?
Хожу по комнате. Останавливаюсь, потом продолжаю. В тысячный раз смотрю в пропасть между искусством и реальностью. Она меня не пугает, пропасть. Я к ней привык, я стою на самом краю – и рад. Если я разбегаюсь и прыгаю с намерением достать до противоположного края – я всегда терплю неудачу. Падаю, лечу – чтоб спустя время очнуться на том же месте, на краю. Реальная жизнь всегда напротив. Ее призрак преследует меня. Я повсюду ее ищу. Я все время среди тех, кто чужд искусству. Мои дни наполнены встречами с людьми, не читающими книг и не посещающими картинные галереи. Они грубы. Некоторые вызывают во мне восторг, они прочно укоренены на своем участке действительности. Они реальны, а я – никто. Легкий утренний ветерок. Прилетел и улетел, прихватив с собой на память несколько молекул. Два-три впечатления. Два-три поверхностных взгляда. Я ничего не знаю про «реальную жизнь». Я мечтатель, мне благоволит судьба. Я добывал и добываю свой хлеб без особых усилий, и, когда я написал книгу, меня тут же объявили «крупным», «настоящим», «очень талантливым». Что может понимать в реальной жизни такой, как я? Что я могу знать о людях, которым в детстве отцы твердили: у тебя нет ни мозгов, ни таланта, твои шансы равны нулю, поэтому пристройся где-нибудь в спокойном месте, возле приличных людей и делай, как они, – авось, получится... Мне так никогда не говорили. Чаще я слышал: ты не от мира сего. Или: брось книгу, иди погуляй. А я не шел. Теперь жалею. Там, в реальной жизни, люди смеются, с удовольствием кушают, ходят в кино. А я не бываю веселым, и мой первейший товарищ – наполовину исписанная тетрадка. Я хочу в реальную жизнь, я тоже желаю смеяться и извлекать удовольствие из простых вещей. Но другой край пропасти недостижим.
Глава 8. 2002 г. Хорошее отношение к обезьянам
Они стояли и молчали. Мальчишки, человек десять. Шестнадцать, семнадцать лет. А я орал. Надсаживался. Морда моя, наверное, была красная от гнева. Или, наоборот, белая. А может, пятнами; не знаю. Вряд ли они разглядели детали, в вечернем полумраке, в стороне от несильного уличного фонаря.
Что я кричал – ну, мне самому половина слов была не до конца понятна. Подгоняемые коньячными парами готовые конструкции из многих фраз сами вылетали из глотки. Вместе со слюной. А, бля? Что, бля? Кто, бля? Ты, бля?
Шестнадцать лет или не шестнадцать – а половина из них была выше меня и крепче. Хорошее питание. Кто бы что ни говорил, а при капитализме дети из нижних слоев населения стали кушать лучше и разнообразнее.
Они не возражали. Дядя был прав. Дядя был пьян. Он тут жил. Первый этаж, окна прямо у входа в подъезд.
Мальчишки собирались тут почти каждый вечер. Местный подростковый клуб. А куда пойти? Вокруг одни жилые девятиэтажки. Никаких вариантов для досуга. Мать жаловалась мне много раз. Хотя они, в общем, ничего особенного не делали. Обыкновенные провинциальные парни, любители пообщаться. Смеялись, матерились, пили пиво. Иногда ругались – однако не дрались. Оставляли после себя битые бутылки, окурки и семечки.
В конце осени я снял квартиру, но съемная берлога быстро надоела, я в ней тосковал. По субботам стал ночевать у родителей. Приходил ради самого простого: съесть что-то, приготовленное женскими руками, посмотреть телевизор, пошелестеть газетой. Ближе к десяти вечера старики уходили спать, а я доставал бутылку коньяку и поэтапно нажирался. Ежевечерние пацанские сходки под окном очень раздражали. Слишком близко, слишком хорошая слышимость. Особенно надоели молодецкие плевки, когда через нос с поросячьим хрюканьем втягивается воздух.
Пьянствовать следует в уюте и покое, чтоб звуковой фон соответствовал, чтобы негромко звучала музыка или бормотал, поглядывая с экрана, какой-либо высоколобый знаток текущей политической ситуации. А если в трех метрах от тебя Вася многословно требует с Вовы должок в тридцать рублей ассигнациями – это обламывает.
В один из дней я сделал им замечание. Открыл окно, предложил прекратить гонять малолетские порожняки и делать расход. Может быть, я недостаточно много выпил или они недостаточно хорошо расслышали, но через несколько дней все повторилось.
Я не люблю считать до трех. Максимум – до двух. Один раз предупредил – достаточно. К тому же день выдался плохой. Сегодня утром я вдруг понял, что пол-литра в день мне мало. И литра тоже мало. Если куришь столько гашиша и марихуаны, а потом резко бросаешь, вдобавок осенью, когда холодно, серо и солнца нет, – литра в день никак не хватает. Я, правда, пью благородный коньяк, это поднимает меня в собственных глазах, но одновременно и опускает, потому что я не идиот и знаю: на самом деле нет никакой разницы между благородным коньяком и смрадной копеечной сивухой, если главное – опьянеть.
В общем, я выскочил на улицу и закричал.
Постепенно компания поредела. Шагом, медленно, по двое, по трое, сохраняя видимость свободного выбора – но вняли, переместились куда-то в другое место. Может быть, к соседнему дому. Нелегко выслушивать пьяную блатную тираду, исполняемую небритым мужи8 ком в дырявых штанах и майке-алкоголичке. Прояви они агрессию – я бы грыз их зубами. Я был готов. Они не стали связываться. Подумали, наверное, что-то вроде «да ну его на хер, дурака». И ушли. Я был прав, я им выписал по полной программе, я им втер, всех на жопу посадил, это был мой дом, тут жила моя мама; я пообещал проломить им головы, если увижу хотя бы еще одну разбитую бутылку.
Победил. Постоял, сигарету выкурил. Вернулся в квартиру. Удивлялся сам себе. Ах, какой я опасный. Какие штуки умею вытворять. Накатил пару стаканов, три раза вокруг себя обернулся и – опа! – предстал зверем. Вервольф хуев.
Заперся в туалете, сел на пол, оперся локтем о доску унитаза и дрожал от отвращения. Хотелось выскочить, догнать по сырой темноте малолетних бесенят и воскликнуть: «Друзья, парни, братья, я не такой, я не злой, я добрый, я человек, я статьи в газетах публиковал, я последнюю рубаху отдам... уже отдал... сам не знаю, что на меня нашло...»
Отвага. Опыт. Умение выживать. Стремление знать жизнь с изнанки. Какое дерьмо это все. Как это далеко оказалось от того, что я искал. Человека искал – нашел зверя, и где? Внутри себя. А то много ума надо, чтобы запугать группу лентяев громогласной воровской феней. Дрянь, грязь, все не то, еще выпить хочу.
Допьюсь до точки, потом брошу. Поеду к жене, мириться. И это время близко.
Наверное, всякий мужчина, крепкий и неглупый, имеющий – в свои, допустим, двадцать восемь или тридцать – надежную доходную профессию, регулярно думает примерно так: ладно, если все рухнет – пойду шоферить. Или кирпичи класть. Руками работать. Не пропаду!
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
